– Томусь, ну окстись, у меня уже есть детка одна. Вон какой вымахал, – возмутилась я ее игнорированию столь очевидного и, между прочим, горячо любимого ею факта, то есть внучатого племянника.
– Дык вырос Дэн твой, женихается уж вовсю, чай. А ты садися, вона чайник закипел, сейчас мы с тобой горяченького попьем со сладеньким-то. – Тетушка захлопотала возле плиты, загремела чашками, блюдцами, а я выложила на стол гостинцы, достала разделочную доску и принялась нарезать «Причуду» мелкими квадратиками, как любит тетушка.
– Да старая я уже, тетушка, – внезапно ответила я. – Куда мне с мужиками тискаться. Им молодых подавай, упругих да с ногами от ушей.
– А ты у нас в каком месте не упругая? – удивилась тетка, выныривая из-за кухонной занавесочки, отделявшей общую комнатку от плиты. – Титьки, вишь, упругие да гладкие токма у телки нерожавшей. А ты у меня в самом соку баба-то. И молодая, и умная, и попа, и титьки…
– Том, ну хватит тебе, я же серьезно, – просипела, потому что горло опять предательски перехватило. Где сейчас этот любитель потискать, а главное с кем? Ладно-ладно, дети, Рождество, что это я, но ведь кроме детей есть еще их мать… моложе, ухоженнее, наверняка красавица… Какой там процент повторных любовных связей у прежних супругов? Немаленький, помнится. Да и какое у меня право вообще об этом думать, у нас-то, может, уже вообще все…
– А и я серьезно. Ты какая-то не такая седни, пельмеша моя. – Еще бы ей меня не насквозь видеть. – Давай, говори, что у тебя стряслось. Неуж влюбилась?
И в этот момент плотину, трещавшую по швам уже не один месяц, как будто прорвало. Я разревелась. Позорно всхлипывая и причитая, завыла-заревела белугой. В первые секунды тетушка опешила, застыв с приоткрытым ртом и повисшими на самом кончике носа очками.
– Ага. Тута чай не поможет, – хлопнула крепонькой ладошкой моя родственница и поковыляла в сени, в закуток, где хранился драгоценный самогон, настоянный на семи травах.
Налила прозрачной зеленоватой жидкости в граненый стакан на два пальца и подвинула ко мне.
– Вдохни, хлопни залпом и выдохни. Не перепутай, – погрозила пальцем моя врачевательница.
– А он чё? – едва я выдохнула, спросила тетушка, оперев голову на ладошку.
– А он молодой совсем, – утирая слезы, брызнувшие после «вдохни-залпом-выдохни» дыхательного упражнения, ответила я.
– Как Дэн твой, чё ли? – выпучила глаза старушка.
– Ну ты, теть как скажешь тоже. Не. На пять или шесть лет младше меня, – горько вздохнула я.
– И чё? – удивилась Тамара Сергеевна. – Подумаешь. На тебя, такую худущую, ни в жисть не скажешь, сколько тебе лет.
Да разве в этом дело? Да разве речь о том, какая я прямо сейчас, а не о том, что будет потом?
– Тетушка, тут такая история длинная и запутанная, – сделала я слабую попытку свернуть тему, неожиданно понимая, что все мои «железные» доводы против отношений с Максом стали утрачивать свою твердость, приобрели зыбкость, неубедительность даже в собственных глазах. Как такое объяснишь тогда?
– Так мы и не торопимся никуда. Ты ж с ночевкой?
– С ночевкой, – кивнула я обреченно.
– Вот и ладненько, я ж тебе на печке постелила, как ты любишь. Тулупов туда набросала. Так что давай, Ланочка, гутарь, душа моя, что там за малец – путевый ли?
– Ох, Томчик, путевый, еще какой путевый, только…
– Только что? Молодой да дурной?
– Не дурной, тетечка, но очень молодой. Для меня. Помнишь, как я тогда с Дэном мелким сорвалась и в О-ск переехала?
– Да как же не помнить! Уж уговаривала я тебя, уговаривала, а ты уперлась – чисто коза. А все равно, вишь, сюда вернулась. Вот и спрашивается, зачем уезжала, с места дите срывала, сама намаялась, меня измордовала – вечно на работе, вечно занята. Вечно говорить не можешь. Йих… – Тетка махнула рукой и налила себе «травяной» на донышке.
– Так вот, – слова выталкивались из глотки с трудом, нехотя, – это было из-за него.
Тетушка чуть не подавилась набранным в рот глотком настойки.
– Аж тогда? Десять лет назад? Ты его тогда уже знала? Так как он может быть молодым?
– А тогда он совсем мальчишкой был. Учеником моим. В школе. Представляешь? А теперь он мой директор, а я его секретарша, – я истерично хохотнула и охватила дрожащими пальцами горячие бока кружки с чаем.
– Ого, – уважительно присвистнула тетушка, похоже расслышав только последнюю часть фразы про директора. – Большим человеком, получается, стал.
– Да он и тогда был не маленьким, – я уронила голову на сложенные на столе руки. – Шереметьев он.
– Да ты что! – выпучила глаза Томушка. – Брат аль сынок?
– Сынок. Единственный. Вернее, тогда был единственным. А Шереметьев старший тогда баллотировался в мэры первый раз. А Макс мне проходу в школе не давал. А я простая училка. А папаша точно узнал бы, и что бы тогда случилось бы, я вообще не представляю.
– Так. Погоди. Не тарахти. Я чёт не поняла. Ты чего, от него сбежала? Домогался он тебя, а ты не хотела? Аль хотела и полюбовничать успели еще тогда?
Я с силой сжала руками загудевшую воспоминаниями башку.
– Почти, – я покраснела, не отводя глаз от исходившей паром кружки. – Почти успели, слава богу, нам помешали. А потом я дала ему по морде и убежала домой. А когда выходила из школы, заметила машину, большую такую, черную, с номерами городской администрации. И сразу поняла, что это его ждут. Дискотека-то новогодняя была. Заканчивалась уже поздно, ну, как поздно, темно уже было. Наверняка его встречали – водитель и, возможно, охранник. И я вдруг представила, что нам бы не помешали. Вот не помешал нам никто, и я поддалась ему. А потом нас кто-то из этих его водителей-охранников застукал бы. А папашка в мэры баллотируется. А сыночка какая-то нищебродка-училка соблазняет. Да меня бы вместе с Дэном растоптали бы, в асфальт закатали бы. Ты же помнишь, в те годы у мэра нашего ох и крутой характер был. И слухов про него сколько тогда ходило, помнишь? Что связи у него с бандюками, что теми же бандюковскими методами сам с подчиненными общается, а уж что с врагами сделать может, так вообще… – я махнула рукой, не договорив и так понятную фразу.
– Ну, – пожамкала губами тетушка, – характер, конечно, не сахар и до сих пор. Да только люди бают чё пострашнее, а не чё поправдивее. А характер мэрский нам всем на пользу тогда пошел. Ты смотри, сколько он всего успел за это время. Много ж чего хорошего – и дороги строил, и больницы ремонтировал, и садики, вон, даже ясельные вернул, отобрав у дельцов, что офисы туда поналяпали. А газ! Газ-то протянул, почитай, по всему району нашему, а пенсионерам даже почти даром, за тридцать процентов. Я вот с подружайкой своей говорила давеча, у них до сих пор в соседней области газа-то в деревнях нет. А у нас есть. Плохо ли?
– Да я и не спорю, – вздохнула я, отпивая наконец слегка остывший чай. – Да только мне тогда казалось, что несдобровать мне, если позволю всему этому случиться. А я и тогда перед ним, перед Максом, устоять не могла. И это ему всего семнадцать-восемнадцать было. А сейчас и вовсе…
