В конце концов, тетя права в самом главном: это глупо до невозможности – обрекать себя на одиночество, скорее всего, сейчас и гарантированно потом. Хотя бы потому, что оно все же неизбежно. И, боюсь, «тогда», в смысле «потом», будет ощущаться в тысячу раз больнее и сокрушительней после того, как какое-то время было хорошо…
О, прости господи, сколько же в моей голове всяких «было-будет-наверное» и «сейчас-потом-после»! Черти ноги сломят. Так что отодвигаем все это куда подальше волевым пинком, иногда и такая, как я, способна на нечто подобное и, цитируя знаменитый мультик, улыбаемся и машем счастливой действительности. Вот только… Кто сказал, что эта действительность все еще счастливая? После последнего происшествия в кабинете и нескольких дней молчания…
Что, если…
Нет, прекратить!
Сейчас я подойду к нему и скажу… скажу…
Ноги вдруг остановились сами собой, и на меня налетел кто-то из вечно спешащих в аэропорту людей. Мы синхронно пробормотали извинения, а я таки зависла, пытаясь сообразить, что же я скажу Максу. Что я готова попробовать… все? Поежилась от видения, как он кривовато усмехается и говорит что-то типа: «Не пробовать надо, Светлана Николаевна, а употреблять и даже злоупотреблять. А если вы только и готовы, что скромно дегустировать, то мне это не подходит».
Что тогда? Ага, подойти и в лоб прямо: «Макс, а давай вместе жить, так и быть, я согласна на ребенка!»
А я уже согласна? Уже толком и не помню, каково это – ходить беременной, и ночи бессонные, и пеленки, и кормления, и купания, и болячки, что в сто раз больнее своих собственных… Боже, это же все у меня было? Было. И тяжело было так, что слов не подобрать. Вот только почему сейчас внутри сладко заныло, словно ностальгия какая-то, как если бы ничего лучше и в жизни не случалось. А ведь и правда. Ведь случился мой Дэн, и это мое главное сокровище… Которое, к слову, выросло и собирается бросить мать доживать старость в одиночестве! Почему так быстро-то?
Тьфу, да что за напасть! О другом же думала! И да, внезапно – ребенка я хочу. Только чтобы теперь не одна, чтобы опять прочувствовать все те радости и горести, первые улыбки-зубы-шаги, но только теперь не так, что и разделить дар этот не с кем. Потому что вот такого, когда вдвоем не надышишься над общим счастьем, у меня в жизни и не было ни одного дня. И умереть, так и не узнав, как это – вдвоем, я не хочу. Не хочу!
Так что подойду и скажу… ничего я не скажу! Обниму крепко-крепко, целоваться полезу, вот прям так, отчаянно, при всех. И пусть Макс делает с этим что хочет. Мужчина же он, а я женщина всего лишь – готова идти, куда поведут, и глупо улыбаться. Право имею, сколько бы это ни продлилось, а все мое будет. О Дэне я ни единой секунды не пожалела, так что тут трусить нечего, как бы там дальше ни пошло, но останусь я не одна. Не одна!
Мои ноги не то что отлипли от пола, на них буквально как волшебные летающие сандалии Гермеса обули, ну или сапоги-скороходы, коль скоро у нас зима и сандалии как-то не по сезону.
В нужную зону прилета я вылетела с нестираемой улыбкой на лице, готовая вершить свою судьбу, делать себя и моего любимого, да, любимого невозможного мужчину счастливыми, и принялась шарить в толпе глазами.
К сожалению, мой кандидат на одаривание благодатью тихого совместного будущего, продиктованного моим озарением, что-то никак не находился, и я отошла к стене, решив набрать его. Конечно, звонок испортит весь сюрприз, а мне так хотелось, чтобы прям как в романтических фильмах, он выходит, я бросаюсь на шею. Сумки-чемоданы падают на пол, мы целуемся, как одичавшие, народ аплодирует… Ага, я сейчас дофантазируюсь. Ну, а с другой стороны, если собралась уже взлетать, так чего уж мелочиться.
Едва различимый в шуме звук знакомого рингтона донесся откуда-то слева, и я уставилась туда, разглядев наконец моего господина Шереметьева. Мое наваждение зеленоглазое, уничтожитель моего спокойно-болотного существования, спасибо тебе за это, родной ты мой чело…
– Макс, слава богу! – Украшением в виде повисшей на шее женщины мой директор все-таки обзавелся. Вот только этой женщиной была не я.
Высокая, идеально стройная, одетая явно и подчеркнуто «от лучших домов» эффектная брюнетка исполняла на моих глазах недавно посетившую меня же фантазию об экспрессивном приветствии, обнимая Макса и утыкаясь в его широкую грудь. А я ведь знаю, помню, как он восхитительно пахнет, если уткнуться вот так же и вдыхать, вдыхать.
Внутри зародилось и стало стремительно нарастать то самое ощущение вакуума, что мне едва удалось изгнать недавно, пока я наблюдала, как господин Шереметьев, приобняв одной рукой красавицу, лица которой мне не было видно, что-то интимно зашептал ей на ухо, в то время как второй извлек из кармана продолжающий названивать телефон. А звонила ему я. Взглянул на экран, нахмурился и нажал, а из моего динамика донеслось: «Абонент не отвечает». Не отвечает! Ни за что он, гад, не отвечает, ни за слова свои, ни за мою дурость.
И так мне и надо.
К сожалению, я имею печальный опыт – какие ощущения бывают от удара кулаком в грудь. И сейчас мне показалось, что именно его я и получила, сокрушительный, как никогда прежде, с такой мощью, что мои ребра, похоже, сломались внутрь и тут же изрезали в кровь сердце и застрявшие на полувдохе легкие.
Ноги налились свинцом, и передвигать их было той еще задачей, но я с ней справлялась. Отвернулась и пошла прочь, волоча за собой по полированному до блеска полу аэропорта разбитые в хлам идиотские мечты.
«Занят. Скоро перезвоню», – прилетело контрольным в мою дурную голову.
О, нет, не стоит заморачиваться, господин Шереметьев. Нам теперь и говорить больше не о чем.
Мой потерянный взгляд упал на начищенную до зеркального блеска витрину какой-то сувенирной лавки, где отразилась я вся: поникшая, враз побледневшая, с какими-то ошалевшими глазами. И неожиданно тяжелая леденящая пустота внутри сменилась жгучим гневом, растущим так стремительно, что за секунду перестал помещаться во мне и потребовал выхода в люди. Точнее, на одного конкретного человека – того, кто его и породил. Кулаки сжались сами собой, так что ногти впились в ладони, вокруг замельтешили черные резвые мушки, а из ноздрей вот-вот должны были начать вырываться языки пламени.
Какого черта я должна уходить вся из себя такая молчаливая и гордая? Потому что устраивать выяснение отношений в принципе мелочно и унизительно, а при свидетелях и того хуже? Да ну и плевать я хотела! По дороге сюда я настолько пропиталась невиданной для себя смелостью совершить нечто фундаментальное, так сказать, что ей требовался выход так или иначе. Чего себя обманывать – работать дальше рядом с господином Засранцем я больше не смогу, тут никакие успокоительные и нервы из железобетона не спасут.
И потом – с какой стати я должна молчать, если меня так и распирает высказать все в рожу его смазливую самодовольную. Нелепо, потому что он для себя уже решил со мной расстаться и буду выглядеть дурой? Ха-ха! А, типа, повелась я на него и в постель с ним бухнулась от большого ума? А продолжала это делать снова и снова исключительно в связи с зашкаливающим уровнем IQ? А влюбилась по уши тоже потому, что ума палата?
