И сейчас: вот ведь она – моя совершенная гармония с этим миром, с этой Вселенной. Светится в любимых глазах, тает хрупкими снежинками на длинных, дрожащих ресницах, полыхает румянцем на щеках, манит пухлыми губами…
– Блин, ну ладно вам. Тут вообще-то дети присутствуют, – пробухтел нарочито недовольный басок. Дитя. Угу. Почти с меня ростом.
– А дети должны в это время в кроватках сопеть и пузырики пускать, – тем же тоном проворчал я, только крепче прижимая к себе смутившуюся Светулю.
– Дэн, сыночек, я тут вот тебе хотела… – заерзала она неловко в моем хозяйском захвате.
– Масяня, поздно, – сделав трагичную физиономию, уронил детинушка, но, получив от своей девушки локтем под ребра, тут же фыркнул, разулыбавшись. – У меня, если ты помнишь, есть два зорких глазика, два внимательных ушка и две вполне себе обонятельные сопелки, периодически чувствовавшие несвойственный тебе мужской парфюм. Кароч. Сама меня всю жизнь учила, что, мол, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Или ты думала, что дурака вырастила?
– Не дурака? – переспросила Света, становясь равномерно розовой.
– Кхм, ну, собственно, не все, допустим, твои знаменитые глазоньки узрели самостоятельно, – прыснула сдерживавшаяся все это время Настена. – Или ты тоже думал, что я тебе квартиру снимать предложила просто так?
– Это заговор? – изумился Дэн, уставившись на свою рыжулю.
– Это женская солидарность. Молчаливая, но от этого не менее действенная, – улыбнулась девушка, подмигнув вконец заполыхавшей от этих слов «почти свекрови».
– Так, дети. Баста. Распоясались. Засмущали мне мать окончательно, – не выдержал и я детского психологического прессинга. – Так. Вкратце: ситуацию разрулили. Больше тебя этот… э-э-э…
– Да ладно вам, Максим Владимирович, смущаться, называйте как есть – придурок. Он точно свалил в туман?
– Надеюсь, что точно. Но кое-что я дополнительно проконтролирую. Так что не волнуйся.
Еще как проконтролирую. Не приведи бог опять сунется, и я больше не стану корчить из себя законопослушную няху, пну далеко и надолго, пофиг, какими средствами. Мне и так с ним в одном городе тесновато, слишком велико искушение продолжить воспитание. Ведь такая гадость, не прицепившись к моей Свете, может найти другую уязвимую для него женщину. Не мое вроде дело, но… все равно буду одним глазом поглядывать.
– Да я о себе не особо и волнуюсь, – беспечно фыркнул парень. – Мне за Масяню страшнее было, чем за себя.
– И за маму тоже не переживай. За мной не пропадет.
– За нами, – поправил детинушка, многозначительно подергав бровями.
– За нами, сынок, – серьезно «пошутил» я.
В течение пары секунд в декабрьской ночной темноте висела звенящая ожиданием тишина, разбавляемая лишь грохотом крови в моих ушах. Поймет? Примет? Или отшутится, лишь продлив Светины сомнения и страхи? И так уже вон засопела настороженно.
– Ловлю на слове… батя, – качнув головой, как бы в недоумении от произнесенного им самим, Данила медленно протянул мне руку. – Понедельник, среда, пятница, в восемь вечера, фитнесс-клуб «Энергия». Мне нужен спарринг-партнер. Крутой. Как ты.
– Тогда до завтра. Точнее, сегодня до вечера, – ответил, придержав попытавшуюся вскинуться Светочку и протянув руку для первого с ее сыном рукопожатия.
В машине по дороге домой мы не разговаривали. Только сидели, тесно прижавшись и крепко сжимая друг другу руки. Кажется, у нас появилась первая общая традиция. Держать и держаться в ответ. Мелочь вроде, но когда вот так, не сговариваясь, жест на уровне инстинкта какого-то… то это мелочь важная. Да и ни к чему сейчас были слова. Моей золотинке надо было переварить все произошедшее. Мне, если честно, тоже.
Вот так живешь себе бобылем, страдая от одиночества и неприкаянности, и тут вдруг в один момент обретаешь не только любимую женщину, но еще и великовозрастного сына, планирующего недетский мордобой три раза в неделю, да еще заодно и невестку, похоже, ту еще проныру и пролазу. И характерного такого кота в придачу…
Йес-с-с-с! Бинго! Да! Да! Да!
– Что? – встрепенулась моя пушинка, видно, слегка задремавшая на моем плече во время поездки.
– Приехали, говорю, свет мой. Домой приехали, – мазнув губами выбившуюся прядку, прошептал я, расплачиваясь с водителем.
И у меня скоро реально щеки треснут улыбаться.
В квартире снова сам разул и раздел мою окончательно захапанную в единоличное владение стесняшку, не обращая внимания на ее бубнеж про «сама могу». Отвыкай быть самостоятельной, свет мой, мне же до безобразия необходимо быть тем, в ком ты станешь нуждаться. Для всего, блин. Чтобы прямо до состояния «без тебя вообще не могу».
– Есть хочешь? – спросил ее, решая, куда свернуть в коридоре.
– Чаю только. – Света потерлась макушкой об мой подбородок. Стоит побриться, у нее кожа чувствительная до невозможности. – Давай я сама?
Хотел возразить, но потом согласился. Пусть осваивается побыстрее, привыкает хозяйничать. Да и, на самом деле, хватит уже ей на два дома разрываться. Разве не логичнее было бы оставить ребенку привычную ему квартиру, а самой полностью перебраться ко мне? Пока так. А там, в ближайшее время, надо будет подумать над тем, как бы расшириться. Дом махнуть, что ли? А что? И детей всех будет где разместить – хоть каждому по комнате огромной, да запасных парочку, своих-то тоже успеем, если постараемся. И самим будет где уединиться так, чтобы процесс производства новых Шереметьевых никого не смущал, и гостям пару комнат, да даже тому же бандюгану Стасу будет где порядки наводить…
– Я в душ бегом.
Обмылся с курьерской скоростью, поскреб бритвой щеки и подбородок, будто кто с секундомером засекал, и пошлепал босиком в кухню, где застал давно закипевший и вырубившийся чайник и Светулю, сладко посапывающую прямо за кухонным столом, с рассыпавшимися по темному дереву столешницы золотистыми кудряшками. Стоял и пялился, как дурак, а самого перло, как под кайфом, ей-богу, аж до судорог в горле.
Поднял ее на руки, завозилась сонно, но глаз не открыла, а мне бальзам на душ – значит, доверяет. Залез в кровать, укрыл нас обоих. Уже почти отрубился, но вдруг аж подкинуло, торкнуло осознанием – какой же я везунчик. Человек, которому всего достаточно, у которого все есть. А чего нет, то будет, а если и не случится этому быть – то никаких и сожалений.
Офигенское ощущение.
***
– Макс! Мы проспали! Блин! Макс! Господи, ну что за верзила вымахал… Убери свою лапищу, я же вылезти не могу…
Какая-то муха зудела в уши и вошкалась под руками, пытаясь отобрать что-то теплое и мягкое, во что я вцепился мертвой хваткой и не хотел отпускать, как не хотел выплывать из глубин сумасшедше приятного сна – розово-золотистого, со всполохами яркой зелени и каких-то серебристых с нежно-голубым фейерверков. Ага. Вот такой вот сон – сплошь цветовой и на уровне подкорки – счастливый. А меня будят. Ну что за несправедливость всемирная? А кто, кстати, осмелился вытащить меня из счастья?
