– Дай сюда!
Она содрогнулась, не поняв, чей это голос – страшный, хриплый, – сейчас прозвучал у нее над ухом. А когда поняла, не поверила.
Ибрагим, ее золотой мальчик Ибрагим, стремительно ринулся вперед и как тряпку отшвырнул с пути ту, которую только что звал своей хасеки, звездой своего небосвода, повелительницей своей души. Вырвал из ее дрожащих пальцев кинжал. Жадно охватил его рукоять – резную, янтарную…
И глаза молодого султана вдруг зажглись темным огнем.
Глава 13
Время неистовства
«Лишь несведущие полагают, будто случаи, когда опекаемый, несчастный, нуждающийся в защите страдалец вдруг во мгновение ока превращается в опасного зверя, часты. В действительности они редки. Но все же не настолько диковинная это редкость, чтобы умолчать о ней.
Причину таких превращений столпы медицины тщатся распознать издавна, но по сей день они еще далеки от разгадки. Иные полагают, что виной всему влияние луны. Также общераспространено убеждение, что климат оказывает непосредственное воздействие на природу и характер животных духов, а следовательно, на нервозность или спокойствие, воображение, страсти и в конечном счете на любые душевные болезни. Однако суть этой зависимости не вполне ясна, а результаты ее – неоднозначны.
Если на то будет воля Аллаха, врачи грядущих веков с большей уверенностью, чем мы, сумеют судить о связи между безумием и мирозданием в целом. Мы же покамест наблюдаем проявление, но можем только гадать о причинах».
Книга о неистовстве и слабости
Турхан бежала через сад, крепко прижимая к груди дитя. Сын спал, спал тем блаженным детским сном, что несет в себе лишь благословение Аллаха. Грезы в этих снах сладки и полны халвы с шербетом, смеющихся друзей и прекрасных игрушек, а пробуждение от них радостно и несет бодрость на целый день. Шестилетний Мехмед улыбался во сне – о, если б Турхан могла так улыбаться!
В голове билась только одна мысль: сердце мое, жизнь моя, любовь моя, зачем же ты так? Что же ты делаешь, сердце мое?
Зачем вынуждаешь вырвать тебя из груди? Как будешь ты жить без груди моей, сердце, сможешь ли биться, когда кованые сапоги наступят на тебя, сердце мое?
Разве твоя хасеки не подарила тебе, о султан Ибрагим, сына и двух красавиц-дочерей? Разве вина Турхан в том, что умер второй сын, Ахмед? Нет, Турхан лично сидела у колыбели, вливала в Ахмеда все прописанные лекарями снадобья, не спала ночей, не видела света днем! Не тогда ли ты разлюбил хасеки свою, Ибрагим? Может, решил, что жизнь сыновей затмила любовь к тебе?
Неправильно ты решил, Ибрагим, сердце мое, любовь моя, ну да теперь ничего не поделать.
Или и вправду все предрешилось в тот давний миг, когда пальцы твои сжали янтарную рукоять? Но ведь тогда мгла, вдруг затянувшая твой взгляд, быстро развеялась и после возвращалась лишь изредка – кинжала же в твоих руках больше никто не видел… ты даже в тот миг первого прикосновения не достал его из ножен…
В саду мелькнула какая-то тень: может, птица, а может, и нет. Турхан шарахнулась, запуталась подолом в розовых кустах. У каждой розы есть шипы, такова правда жизни, а у султанской любви – прекраснейшей из роз, какую видел этот свет, – шипов побольше, чем копий у полка солдат, и все острей некуда.
Малыш Мехмед причмокнул во сне. Только б дитя не проснулось, только б не подняло шума!
Затаившись, молодая женщина слушала шорохи. Похоже, все-таки птица. Похоже, пока ее никто не ищет. Увы, это ненадолго, так что надо спешить.
Турхан спокойно приняла немилость, как раньше спокойно принимала любовь – или попытку шахзаде Ибрагима познакомить ее с теми, кого видел лишь он один. У нее был сын, будущий султан, и ради него она готова была покорно оставить султанскую опочивальню, ибо султанское сердце, похоже, и вправду умерло в тот день, когда взял он в руки странный кинжал.
Но сердце самой Турхан-султан не умерло тогда, хоть и болело. Турхан продолжала любить господина и мужа своего, она ничем не согрешила против него, она не противилась, когда он начал приводить себе на ложе других избранниц, она…
А сегодня он повелел завязать Турхан с сыном в один мешок и бросить их в Босфор.
Почему, сердце мое, почему?… Даже султан Осман не собирался убивать детей от законных своих жен! Даже он, убийца собственного сына, не стал бы наказывать невинное дитя лишь за то, что его мать, которую сам же назвал хасеки, ему надоела!
Или стал бы? Османские султаны – странные люди, порой кажется, что и не люди вовсе…
И все же, что ты наделал, сердце мое!
Турхан, растворившаяся в своей любви хасеки Турхан, совсем забыла о жестокой правде жизни: что тебе дали – то у тебя заберут. Лишь то останется в руках, что добыла сама. Зачем ты напомнил об этом, сердце? Зачем вынудил несчастную женщину вспоминать?…
Воистину, Иблис всегда обещает золотые горы, но рассчитывается битыми черепками.
Что ж, ты сам так решил, сердце мое, возлюбленный мой, боль моя и отныне – моя ненависть. Сам захотел, чтобы вырвали тебя из груди, вываляли в грязи и жестоко растоптали. Ты захотел этого сам.
Снова тени! Турхан поспешила укрыться за беседкой, увитой виноградом. В саму беседку заходить не стала – туда обязательно не преминут заглянуть. Женщин считают глупыми, а значит, решат, что ежели не спряталась в беседке, так и нигде больше не спрячется.
Только бы Мехмед не проснулся, только бы не заплакал спросонья! Эти тени уже не птицы, это уже пришли по ее душу, тут сомнений нет.
Вот когда пригодились старые воспоминания! Хадидже облазила весь сад в поисках укромных уголков и бас-гедиклис свою частенько за собой хвостиком таскала. Тогда Турхан еще не понимала зачем. Больше того, считала, что вовсе ни к чему рвать дорогую одежду. Накажут, да еще, чего доброго, вместо хорошей рубашки выдадут лохмотья какие, ходи потом, терпи насмешки…
Старое укрытие изрядно заросло – Турхан с ребенком еле туда втиснулась, – но полностью не исчезло. Наверняка Хадидже бережет для себя: не ровен час и ей придется прятаться! Ну и подсматривать отсюда удобней, чем с какой-нибудь из дорожек.
Двое стражников под предводительством дородного евнуха прошли мимо. Вот и славно, стало быть, еще долго не сунутся в эту часть сада. А она, Турхан, уже почти добежала. Лишь бы у покоев Кёсем-султан не выставили охраны, ведь всем и каждому известно, что валиде часто принимает под крыло свое неугодных султану, тех, кого молва иногда и напрямую называет «уже мертвыми»…
Айше, к примеру, была таковой. Да и Хадидже тоже. А уж про Мейлишах и вспоминать неохота…
Может, найдется у Кёсем-султан место для еще одной беглянки?
В последнее время Турхан-султан с ней… нет, нельзя сказать, что «не ладила». Те, кто не ладит с могущественной валиде, очень быстро перестают быть султаншами, да и вообще перестают быть. Ежели не сама Кёсем, так Хадидже с Айше об этом заботятся. Скольких султанов Кёсем-султан пережила, скольких неугодных жен и ранних вдов собрала вокруг себя!
