— Это бред. То, что ты говоришь. Успокойся. Я здесь, чтобы защитить тебя, — тоном миротворца уговариваю ее я.
— Но тебя снова не оказалось рядом, когда эта мразь в твоём обличии пыталась лапать меня. Я подумала, что это ты… — голос Мандисы дрогнул, и она уткнулась лицом в мое плечо, и сразу почувствовал, как намокла ткань рубашки от ее слезы. — Я подумала, что ты сошел с ума. Обманул меня. Захотел сделать то же самое, что и они….
— Иса, я бы никогда… — начинаю я и осекаюсь, вспоминая то, что случилось в купальне, сразу после ее возвращения в Элиос. Отпускаю ее запястья и, подхватывая на руки, словно невесомую пушинку, бережно кладу на кровать. — Я клянусь тебе, Иса, что никогда больше не прикоснусь против твоей воли. Если я попытаюсь…, то это буду не я. Если я попытаюсь, то беги, беги, как можно быстрее. Но я постараюсь этого не допустить. Ты видишь, что мне нельзя оставлять тебя одну. Это слишком опасно.
— Что ты делаешь? — ее глаза блестящие от слез глаза округляются, когда я располагаюсь на второй половине кровати, вытягиваясь рядом и осторожно касаясь тыльной стороной пальцев синяков на ее скулах. Я снова не рассчитал свою силу, но, это, Сах побери, невозможно, когда она рядом, когда мое сердце горит от ревности и ярости. Как он посмел прикоснуться к ней? Мой взгляд опускается на красные полосы на ее шее. Ему удалось, удалось разбудить во мне зверя, заставить на какое-то мгновение усомниться в моей принцессе. Как я мог, зная все, что она пережила? Это и есть цель Саха — напомнить нам, что мы враги, расставить по разные стороны баррикад, не позволить переступить пропасть, кoторая разъединяет нас. Но мы столько раз нарушали запреты….
— Я не могу оставить тебя. Что, если он вернется, — мягко отвечаю я, нежно поглаживая подушечками пальцев ее лицо, и, что удивительно или это просто последствие шока — она не отстраняется, продолжая смотреть на меня бездонными глазами.
— Что ему нужно от меня, Кэлон? — спрашивает она, опуская взгляд на мoе запястье. — Посмотри, что это? — недоумевающе спрашивает Иса.
И мы оба заворожённо смотрим, как символы под моей кожей начинают вращаться, но сейчас они не складываются в древние заклинания, сливаясь в рунические формулы, призванные активировать или усиливать мои возможности, либо же блокировать их. Я влияю на магию в моей крови силой разума только в исключительных случаях. Она живет сама по себе и знает, когда настает ее время действовать, повинуясь инстинктам. Однако в данный момент, несмотря на затухающий гнев в моей душе, после вторжения на мою территорию Саxа, я не призываю, не концентрирую собственные силы, и они действует сами по себе, независимо от моего влияния.
Черные знаки расплываются, и с замиранием сердца, я наблюдаю, как жутковатые руны, видоизменяются в крошечных черных птичек, неуверенно и хаотично взмахивающими своими прозрачными крылышками. Я отрываю пальцы от лица Исы и разворачиваю ладонь, чувствуя, как порхающие птицы перемещаются под моей кожей, а потом они взвиваются ввысь, вырываясь на свободу, прямо из моей ладони, но прежде чем окончательно материализоваться, осыпаются тлеющим пеплом на белоcнежное покрывало, на серебряные волосы Исы, и ее длинные бесконечные ресницы. Она потрясенно смотрит на меня , а новая партия оживших птичек снова пытается обрести свободу, но на этот раз рассеиваются черной дымкой в воздухе.
— Даже моя тьма любит тебя, Иса, — шепчу я, встречая ее бездонный взгляд, и огненная рия, протянув руку, накрывает своими бледными пальчиками мою ладонь. И снова это едва уловимое ощущение жжения, моя кожа горит, но я не уверен, что дело только в вырывающемся даже из магических оков, огненном даре Элейн. Я чувствую, как энергия струится сквозь наши сомкнутые ладони, и когда Иса убирает руку — целый рой разноцветный бабочек взымается под потолок, и она заливисто смеется, откидываясь на подушки, и наблюдая за их полетом. Когда бабочки рассеиваются, распадаясь на тысячи крошечных частиц, на нас проливается мерцающий, разноцветный дождь из переливающейся пыльцы, оставшейся от нашей слившейся магии.
— Мой огонь способен превратить твою тьму в нечто прекрасное, Кэлон, — повернув голову, серьезным и задумчивым голосом произносит она. — Может быть, это то, чего они боятся? Что вместе мы способны сделать так, что Боги будут больше не нужны ни Креону, ни Элиосу? Мы бы могли объединить наши земли, Кэлон... Мы могли бы править Иасом вместе, в мире и согласии.
— Черный жрец никогда не примет равноправные отношения с женщиной, — произношу, глядя, как угасает безмятежность в аметистовых глазах Мандисы. — Правитель должен быть единым, принцесса, — твердо добавляю я, зарываясь пальцами в шелковистые волосы.
— Значит, война? — уклоняясь от моего прикосновения, спрашивает Иса.
— Ты можешь быть моей Королевoй, моей Госпожой, но власть и все решения должны принадлежать мужчине. Ты Избранная Ори, Иса, но не совсем правильно понимаешь цель и смысл того, о чем гласит предсказание оракула.
— Я должна спасти свой народ, — поджав губы, упрямо произносит Мандиса. — Они верят в меня, Кэлон. И как только кольцо будет снято, я вернусь в Элиос, чтобы исполнить свое предназначение.
Упрямая девчонка. Но, признаться, мне нравится ее самоуверенность.
— Я смогу убедить тебя остаться, — заявляю я.
— Пока у тебя не очень получается, — мрачно замечает Мандиса, и тут ей нужно отдать дoлжное — она права.
— Ты просто не даешь мне шанса, принцесса.
— Он у тебя был. И не один. — Покачала голoвой Иса. — Твой Бог наглядно продемонстрировал то, что меня ждет в обозримом будущем. И, если ты служишь ему, то твой выбор очевиден, и он явно не в мою пользу.
— Ты многого не понимаешь, Иса, — хмуро произношу я.
— Я хочу, чтобы ты ушел. Не могу тебя видеть, — выдыхает она, переворачиваясь на спину и глядя в потолок, снова разозлив меня своим упорством. — Я так устала от игр Богов, темных, светлых. От мужского превосходства, от твоей лжи, от насилия и боли. Ты ничем не отличаешься от Саха и Миноры. Вам всем что-то нужно от меня. И каждый из вас, так или иначе, пытается меня использовать в своих целях, — она делает судорожный вздох и продолжает надломленным голосом. — Ты спрашивал меня… много раз спрашивал, почему я предала тебя. Почему просила Нуриэля убить тебя. Я не могу больше носить это в себе. Скажи мне, Кэлон... У тебя есть предположения? О чем ты думал, в чем обвинял меня, когда вонзал кинжал в мою грудь? Чем ты оправдал свое преступление? Ревность, злость? Или это случилось в приступе гнева, и ты не отдавал отчет своим действиям?
Мой взгляд застыл на ее напряженном профиле. Сотни лет не умоляют той боли и всепоглощающей ярости, которая владела мнoй тогда. Я укротил ее, смирился, но не забыл… Βремя для меня течет иначе. Сознание жрецa не знает покоя. Мы никогда не спим, переживая каждый момент прошлого и настоящего — сейчас, каждое мгновение, снова и снова. Замкнутый круг, внутри которого мы вращаемся в лабиринтах нашей памяти в поисках выхода, освобождения, которого нет. Как нет и забвения, для таких, как я.
— Нуриэль пришел ко мне и сказал, что ты просила казнить меня, приговорить к смерти, обвинив в том, что я тебя соблазнил, — произношу я, погружаясь в тяжелые образы прoшлого.
