— В «Спелой айве».
— Пошел к черту! — буркнул могильщик и сбросил землю с лопаты в могилу.
Гроб ответил глухим звуком. Фошлеван почувствовал, что земля уходит у него из-под ног и что он сам готов упасть в могилу. Он крикнул сдавленным, хриплым голосом:
— Скорей, приятель, пока «Спелая айва» еще не закрыта!
Могильщик набрал еще на одну лопату земли. Фошлеван продолжал.
— Я плачу! — повторил Фошлеван и схватил могильщика за локоть. — Послушай, приятель! Я монастырский могильщик, я пришел тебе подсобить. Это дело можно сделать и ночью. А сначала пойдем выпьем по стаканчику.
Продолжая говорить, продолжая упорно, безнадежно настаивать, он в то же время мрачно раздумывал: «А вдруг он выпьет да не охмелеет?»
— Если вам так хочется, провинциал, я согласен, — сказал могильщик. — Выпьем. Но после работы, не раньше.
С этими словами он взялся за лопату. Фошлеван удержал его.
— Это аржантейльское вино, — по шесть су!
— Ах вы, звонарь! — сказал могильщик. — Динь-дон, динь-дон, только это вы и знаете. Пойдите прогуляйтесь.
И опять сбросил с лопаты землю.
Фошлеван сам не понимал, что говорит.
— Да идемте же выпьем! — крикнул он, — Ведь платить-то буду я!
— После того как уложим ребенка спать, — сказал могильщик и в третий раз сбросил с лопаты землю.
— Видите ли, ночью будет холодно, — воткнув лопату в землю, добавил он, — и покойница начнет звать нас, если мы оставим ее без одеяла.
Тут могильщик, набирая землю лопатой, нагнулся и карман его блузы оттопырился.
Блуждающий взгляд Фошлевана упал на этот карман и задержался на нем.
Солнце еще не скрылось за горизонтом; в глубине кармана можно было разглядеть что-то белое. Глаза Фошлевана блеснули с яркостью, удивительной для пикардийского крестьянина. Его вдруг осенило.
Осторожно, чтобы не заметил могильщик, он запустил сзади руку к нему в карман и вытащил белый предмет.
Могильщик в четвертый раз сбросил с лопаты в могилу землю.
Когда он обернулся, чтобы набрать пятую лопату, Фошлеван с самым невозмутимым видом сказал:
— Кстати, новичок, а пропуск при тебе?
Могильщик приостановился.
— Какой пропуск?
— Да ведь солнце-то заходит!
— Ну и хорошо, пусть напяливает на себя ночной колпак.
— Сейчас запрут кладбищенские ворота.
— И что же дальше?
— А пропуск при тебе?
— Ах, пропуск!
Могильщик стал шарить в кармане.
Обшарив один карман, он принялся за другой. Затем перешел к жилетным карманам, обследовал один, вывернул второй.
— Нет, — сказал он, — у меня нет пропуска… Должно быть, забыл его дома.
— Пятнадцать франков штрафу, — заметил Фошлеван.
Могильщик позеленел. Зеленоватый оттенок означает бледность у людей с землистым цветом лица.
— А, разрази их господь! — воскликнул он. — Пятнадцать франков штрафу!
— Три монеты по сто су, — пояснил Фошлеван.
Могильщик выронил лопату.
Теперь настал черед Фошлевана.
— Ну, ну, юнец, — сказал Фошлеван, — не горюйте. Из-за этого самоубийством не кончают, даже если готовая могила под боком. Пятнадцать франков — это всего-навсего пятнадцать франков, а кроме того, можно их и не платить. Я стреляный воробей, а вы еще желторотый. Мне тут прекрасно известны все ходы, выходы, приходы, уходы. Я дам вам дружеский совет. Ясно одно; солнце заходит, оно уже достигло купола Инвалидов, через пять минут кладбище закроют.
— Это верно, — согласился могильщик.
— За пять минут вы не успеете засыпать могилу, она чертовски глубокая, эта могила, и не успеете выйти до того, как запрут кладбище.
— Правильно.
— В таком случае с вас пятнадцать франков штрафу.
— Пятнадцать франков!
— Но время еще есть… Вы где живете?
— В двух шагах от заставы. Четверть часа ходьбы отсюда. Улица Вожирар, номер восемьдесят семь.
— Время у вас еще есть, если только вы возьмете ноги в руки и уйдете отсюда немедленно.
— Это верно.
— Как только вы окажетесь за воротами, мчитесь домой, берите пропуск, бегите обратно, сторож вас впустит. А раз у вас будет пропуск, платить не придется. И тогда уже вы зароете покойника. А я пока что постерегу его, чтобы он не сбежал.
— Я обязан вам жизнью, провинциал!
— А ну, живо! — скомандовал Фошлеван.
Вне себя от радости могильщик потряс ему руку и пустился бежать.
Когда он скрылся среди деревьев и шаги его замерли, Фошлеван нагнулся над могилой и сказал вполголоса:
— Дядюшка Мадлен!
Никакого ответа.
Фошлеван вздрогнул. Он не слез, а скатился в могилу, припал к изголовью гроба и крикнул:
— Вы здесь?
В гробу царила тишина.
Фошлеван, еле переводя дух — так его трясло, вынул из кармана долото и молоток и оторвал у крышки гроба верхнюю доску. В сумеречном свете он увидел лицо Жана Вальжана, бледное, с закрытыми глазами.
У Фошлевана волосы встали дыбом. Он поднялся, но вдруг, едва не упав на гроб, осел, привалившись к внутренней стенке могилы. Он взглянул на Жана Вальжана.
Жан Вальжан, мертвенно-бледный, лежал неподвижно.
Фошлеван тихо, точно вздохнув, прошептал:
— Он умер!
Снова выпрямившись, он с такой яростью скрестил на груди руки, что сжатые кулаки ударили его по плечам.
— Так вот как я спас его! — вскричал он.
Бедняга, всхлипывая, заговорил сам с собой. Принято думать, что монолог несвойствен человеческой природе, — это неверно. Сильное волнение нередко заявляет о себе во всеуслышание.
— В этом виноват дядюшка Метьен, — причитал он. — Ну с какой стати этот дуралей умер? Зачем понадобилось ему околевать, когда никто этого не ожидал? Это он уморил господина Мадлена. Дядюшка Медлен! Вон он лежит в гробу! Он достиг всего. Кончено! Ну разве во всем этом есть какой-нибудь смысл? Господи боже! Он умер! А его малютка? Что мне с ней делать? Что скажет торговка фруктами? Чтобы такой человек и так умер! Господи, да разве это возможно? Только подумать, что он подлез под мою телегу! Дядюшка Мадлен! Дядюшка Мадлен! Ей-богу, он задохся, я говорил ведь! Он не хотел мне верить. Нечего сказать, хороша шуточка ради конца! Он умер, такой славный человек, самый добрый из всех божьих людей. А его малютка! Ах! Во-первых, я не вернусь туда. Я останусь здесь. Отколоть такую штуку! И ведь надо же было старым людям дожить до таких лет, чтобы оказаться старыми дураками! Как же это он все-таки попал в монастырь? С этого все и началось. Нельзя проделывать такие вещи. Дядюшка Мадлен! Дядюшка Мадлен! Дядюшка Мадлен! Мадлен! Господин Мадлен! Господин мэр! Не слышит. Попробуйте-ка теперь выкрутиться!
