По мере того как кабриолет подвигался вперед, Мадлен чувствовал, как в нем самом что-то отступает.
Перед восходом солнца он был в открытом поле, Монрейль — Приморский остался далеко позади. Он наблюдал, как светлеет горизонт; он смотрел не видя, как перед его глазами проносятся холодные картины зимнего рассвета. У утра есть свои призраки, так же как и у вечера. Он не видел их, но, помимо его сознания, мрачные силуэты деревьев и холмов, путем почти физического проникновения, добавляли что-то унылое и зловещее к хаосу, царившему в его душе.
Проезжая мимо уединенных домиков, изредка попадавшихся близ дороги, он всякий раз говорил себе: «А люди там спокойно спят!»
Топот копыт, позвякиванье бубенчиков, стук колес по мощеной дороге сливались в приятный однообразный звук. Все это кажется полным очарования, когда человеку весело, и тоскливым — когда ему грустно.
Было уже совсем светло, когда он прибыл в Эсден. Он остановился у постоялого двора, чтобы покормить лошадь и дать ей передохнуть.
Эта лошадь, как и говорил Скофлер, принадлежала к мелкой булонской породе: у этих лошадей большая голова и большое брюхо, короткая шея, но вместе с тем широкая грудь, широкий круп, крепкие бабки и поджарые сильные ноги, — некрасивая, но здоровая и выносливая порода. Хотя славная лошадка пробежала за два часа пять лье, на ней не было заметно ни малейшего следа испарины.
Он не вышел из тильбюри. Конюх, принесший овес, нагнулся и начал рассматривать левое колесо.
— И много вы проехали? — спросил он.
— А что? — отозвался путник, по-прежнему погруженный в свои мысли.
— Я говорю — вы издалека? — повторил конюх.
— Я проехал пять лье.
— Ого!
— Почему «ого»?
Конюх снова нагнулся, с минуту помолчал, не отрывая глаз от колеса, потом выпрямился и сказал:
— Потому что если это колесо и проехало пять лье, то сейчас уж наверняка не проедет и четверти лье.
Путник выскочил из тильбюри.
— Что вы говорите, друг мой?
— Говорю, что вы просто чудом проехали пять лье, не свалившись вместе с лошадью в придорожную канаву. Да вы взгляните сами.
Колесо было в самом деле сильно повреждено. От толчка почтовой кареты сломались две спицы; ступица тоже пострадала: гайка на ней еле держалась.
— Скажите, друг мой, — спросил путник, — нет ли здесь у вас тележника?
— Как не быть, сударь!
— Так я попрошу вас, сходите за ним.
— Да он здесь, в двух шагах. Эй! Дядюшка Бургальяр!
Дядюшка Бургальяр стоял на пороге своего дома. Он подошел, осмотрел колесо и скорчил гримасу, как хирург, увидевший сломанную ногу.
— Вы можете немедленно починить колесо?
— Могу, сударь.
— Когда мне можно будет выехать?
— Завтра.
— Как завтра?
— Тут хватит работы на целый день. А что, сударь, разве вы так спешите?
— Очень спешу. Мне необходимо выехать не позже, чем через час.
— Это невозможно, сударь.
— Я не постою за деньгами.
— Никак невозможно.
— Ну, хорошо. Через два часа.
— Нет, сегодня нельзя. Надо сделать заново две спицы и ступицу. Нет, сударь, вы не сможете выехать сегодня.
— Дело, по которому я еду, не терпит. А что, если не чинить это колесо, а просто заменить его новым?
— Это как же?
— Да ведь вы тележник?
— Точно так, сударь.
— Разве у вас не найдется продажного колеса? Тогда я мог бы отправиться в путь сейчас же.
— Колеса взамен вот этого?
— Да.
— Нет, у меня нет готового колеса для вашего кабриолета. Колеса делаются под пару. Два разных колеса невозможно подогнать друг к другу.
— Так продайте мне пару колес.
— Не всякое колесо, сударь, подойдет к вашей оси.
— А вы попробуйте.
— Напрасный труд, сударь. Я торгую только тележными колесами. У нас здесь глухое место.
— А нет ли у вас кабриолета напрокат?
Тележник с первого взгляда догадался, что тильбюри наемное. Он пожал плечами. — Недурно же вы разделываетесь с кабриолетами, которые берете напрокат. Да если бы у меня и был экипаж, я бы вам все равно его не дал.
— А не найдется ли у вас продажного кабриолета?
— Нет, не найдется.
— Как? Даже двуколки? Как видите, я не привередлив.
— У нас здесь глухое место. Правда, — добавил тележник, — есть у меня в сарае старая коляска. Хозяин ее, из наших городских, поставил ее ко мне на хранение, а сам, почитай, никогда на ней и не ездит, разве что раз в год по обещанию. Я бы дал вам ее напрокат, мне не жалко, да как бы хозяин не заметил, когда вы будете проезжать мимо, и, кроме того, это ведь коляска, тут потребуется не одна лошадь, а пара.
— Я найму пару почтовых лошадей.
— А вы куда едете, сударь?
— В Аррас.
— И хотите добраться туда за один день?
— Непременно.
— Это на почтовых-то лошадях?
— Почему бы и нет?
— А ничего, если вы приедете туда часа этак в четыре утра?
— Нет, это поздно.
— Тогда я должен сказать вам вот что. Видите ли, на почтовых лошадях… А разрешение на это при вас, сударь?
— Да.
— Так вот, на почтовых лошадях вы, сударь, будете в Аррасе не раньше завтрашнего дня. У нас ведь тут проселочная дорога. На станциях лошадей мало, все они заняты в поле. Сейчас начинается пахота, требуются сильные упряжки, лошадей нанимают, где только можно, и у почты тоже. Вам, сударь, придется ожидать по три-четыре часа на каждой станции. Да и повезут вас шагом. На этой дороге много пригорков.
— Хорошо, я поеду верхом. Отпрягите лошадь. Ведь найдется же у вас продажное седло.
— Найтись-то найдется, да ходит ли ваша лошадь под седлом?
— Правда, я совсем забыл! Нет, под седлом она не ходит.
— Ну, значит…
— Да неужели я не найду в деревне наемную лошадь?
— Лошадь, которая без передышки добежит до самого Арраса?
— Да.
— В наших краях нет таких лошадей. Конечно, вам пришлось бы купить ее, потому что здесь никто вас не знает. Но ни купить, ни нанять такую лошадь вам не удастся за пятьсот, даже за тысячу франков.
