— Я ничего не обещаю, но попробую. Ты не забыл про сериал?
— Нет. Я свяжусь с тобой, когда приму окончательное решение. И вечером скину новые главы для Донелли, чтобы он окончательно успокоился. У нас где-то семьдесят процентов текста уже готово, — сообщаю я, и сам не верю, что мы так быстро справились с большей половиной текста. Невероятно, как много можно достичь, если нет ни малейшего противоречия, и каждое слово ложиться именно туда, где оно и должно быть. Конечно, еще много нужно доделать. Редактура, совмещение глав, «причесывание» сюжета, логической линии, чтобы не было провисаний и несостыковок.
— Все это отлично. Но я все еще хочу поговорить с ней лично, Леш.
— Не думаю, что на данный момент это хорошая идея, — несколько категорично отвечаю я, несмотря на неопределенность ответа.
— Боишься, что скажу ей лишнего? Она не знает, что ты женат? Так? А что у тебя дети?
— Повторюсь, что это не твое дело, — теперь мой голос обжигающе-ледяной.
— Разумеется, не мое. Но фото попали в интернет. Как скоро их увидит ректор, Джордан? Ты понимаешь, что поставлено на карту? Роман выйдет в тираж, вне зависимости, уволят тебя со скандалом из Колумбии или нет, но репутация, Леш, эта така….
— До свидания, Стейси, — резко обрываю я и завершаю вызов, скрипнув зубами от ярости. — Сука, — вырывается у меня раздраженное ругательство.
— Что-то случилось? — обеспокоено спрашивает Руслана. Она стоит в паре метров от меня, вытирая волосы банным полотенцем. Другое обернуто вокруг ее тела, скрывая от меня все самое интересное.
— Нет, — напряженно улыбаюсь я, качая головой. — Агент нервы треплет. Я вечером задержусь. Начнешь без меня?
— Конечно. Встречаешься с ней? — интересуется Лана. Поднимаю на нее испытывающий взгляд, но она кажется совершенно невозмутимой.
— Да. И с издателем. Надо обсудить сроки, — бессовестно лгу я. На самом деле сегодня четверг, и это не мой день для встречи с детьми. Но вчера вечером Аня позвонила и очень тактично и ненавязчиво попросила меня заехать в торговый центр, чтобы купить для Кристины новую куртку и что-то для Марка, выслала мне целый список, который я сохранил в телефоне. Вечер обещает быть насыщенным. Я уже предвижу, как дети вынудят меня купить кучу ненужных вещей, а Аня завтра будет звонить и выносить мне мозг, обвиняя в том, что я специально балую детей, чтобы они выросли такими же эгоистами, как я.
Руслана отворачивается на меня и начинает одеваться. Я делаю тоже самое, поглядывая на нее. Мы оба молчим, и, хотя ничего не случилось, я чувствую растущее между нами напряжение. Мне часто приходиться уходить или задерживаться, практически ничего ей не объясняя, бросая одну в пустой квартире. Лана не задает вопросов, но я вижу, как ей непросто молчать. Я задаюсь вопросом, почему лгу ей. Почему не говорю об Анне и детях, она все равно обо всем узнает, когда прочитает мои главы романа, или особо сердобольный приверженец справедливости и борец за правду расскажет ей. Может быть, я намеренно не впускаю ее в свою жизнь, отгораживаясь привычными стенами? Я не хочу вопросов, объяснений, личных моментов, которые обязан буду рассказать. Нельзя приоткрыть только одну часть, спрятав все остальное. Женщины никогда не довольствуются половиной правды. Им нужно знать все. А мне гораздо приятнее играть роль того, кого Руслане хочется видеть во мне, кого она сама себе придумала. Я знаю, что веду себя не совсем честно, но мне жизненно необходимо сохранить иллюзию, которую мы создали во время написания романы, оставить наш скандальный новогодний роман в стенах городской квартиры только между нами двумя. И это полный абсурд, ведь если издатели его одобрят, то о нем узнают миллионы. К чему тогда эта ложь?
— Я вызову тебе такси, малыш, — тихо бормочу я, набирая номер. Нам нельзя приезжать в университет вместе на моей машине, и запрет, который поначалу придавал пикантности нашим отношениям, сейчас все больше начал напрягать обоих. Она оборачивается, окидывая меня внимательным взглядом, не упуская ни одной детали. Я всегда вижу, как по утрам ее рациональное мышление резко включается, особенно когда я надеваю свой привычный деловой костюм и натягиваю маску самоуверенного ироничного засранца, который на протяжении всего рабочего дня намеревается играть на нервах у бестолковых студентов. Руслана выглядит уязвимой и хрупкой в очередной моей футболке и джинсах, делающими ее совсем девчонкой. Мне кажется, я должен сказать нечто важное, чтобы прогнать непонятную печаль из карих глаз, но я впервые в жизни не могу подобрать правильные слова. И это с моим-то опытом владения словом. Она коротко кивает, идет в гостиную за своей сумкой. Мы снова сталкиваемся в холле, где я помогаю ей надеть пальто. Такси приезжает достаточно быстро. У нас в запасе полно времени.
— Удачного дня, малышка, — наклоняясь, я мягко целую в уголок губ, застегивая верхние пуговицы ее пальто и поправляя шарф. Лана кивает, не глядя мне в глаза, и осторожно освобождается. — Дождешься меня вечером?
— Конечно, мистер Джордан. Я буду здесь, — обернувшись, она лукаво подмигивает и нажимает кнопку вызова лифта.
День пролетает как всегда стремительно, как и обычно в последнее время. Может быть, я слишком жду вечеров, чтобы окунуться в написание новой истории, а после или в промежутках окунуться в Руслану Мейсон. И то и другое кажется мне неразделимым священным действом, и я тороплю время, чтобы приблизить долгожданное погружение. Поход за покупками с детьми прошел максимально гладко. Марк и Крис вели себя на удивление тактично, не ругались, не устраивали громких разборок, задирая друг друга, да и мне тоже на это раз не досталось. Разговор о новом «друге» никто из нас не заводил. И судя по тому, что говорила вчера Аня, Кристина дипломатично сумела наладить отношения с той девочкой, которую не так давно поколотила. Но, правда, мне действительно пришлось провести открытый урок, где я рассказывал о важности развития воображения у детей. Директор была в восторге, дети тоже, а Кристина просто сияла от счастья. «Зарабатывать очки» я научился еще во времена, когда много и часто «косячил». С Марком дела обстояли сложнее, он по-прежнему, мог грубовато ответить или нелестно отозваться о моей сфере деятельности. Как мальчик он чувствовал себя защитником матери, и я понимаю его чувства полностью. Он встает на ее сторону инстинктивно, перекладывая на меня весь груз ответственности. И чтобы я не сделал и не сказал — этого не изменить. Но с возрастом он поймет, что есть ситуации, где невозможно разделить родителей на правого и виноватого. Надо любить обоих и принимать сторону каждого.
Но им сложно. Моим детям сложно, как и всем, которые растут в распадающихся семьях. Воскресный папа. Меня трясет только от мысли, что когда-нибудь я стану олицетворять собой это снисходительно-унизительное определение. Мне хочется верить, что, несмотря на то, что мы живем отдельно, не перестаем оставаться семьей. И это заставляет меня ценить каждое мгновение, которое мы проводим вместе. Я отвожу детей домой около десяти вечера с огромными пакетами покупок, счастливыми, но уставшими. Передаю их в надежные руки тещи. Анны до сих пор нет дома, и я поспешно ретируюсь, категорично отказываясь от чая. Светлана Андреевна многозначительно ухмыляется, пробубнив себе под нос что-то вроде: «ну, конечно, молодость ждать не любит», и я так понимаю, что она уже успела ознакомиться с последними сплетнями обо мне в прессе.
