Что же мне делать? В праве ли я требовать от Алекса… большего? Меня не перестает терзать ощущение плохого предчувствие. Такое ощущение, будто над нашим домом и садом нависла грозовая туча, и в любой момент в него ударит молния и разрушит все, что мы уже создали.
Неужели ему будет все равно? Неужели я просто глава в его жизни, которую он забудет, как только откроет новую?
Алекс
Не знаю, сколько прошло времени. Не знаю, куда я шел, где меня шатало. Я просто брел наобум, смешиваясь с толпами людей, которые то редели, бросая меня в каком-то заброшенном пустыре, то снова несли меня в своем потоке. Я растворился во времени, в пространстве, потерял счет часам и минутам. Примерно тоже я испытывал, когда одержимо писал, отключаясь от окружающего мира, становясь своего рода проводником, а сейчас я ощущал себя пешкой, песчинкой на берегу океана жизни среди миллиарда таких же, и я позволил людской волне нести меня, ни о чем не думая.
Я начал понемногу приходить в себя, когда Манхеттен уже окрасился миллионами разноцветных огней, вспыхнул сотнями наряженных рождественских елок.
Что может быть хуже чувства вины и ответственности за собственную разрушенную жизнь? Я чувствую себя брошенным, отвергнутым, ненужным. Мне не дает покоя облегчение, промелькнувшее в глазах Ани, когда я согласился на чертов развод. Она счастлива избавиться от меня. Она хочет свободы. И, возможно, именно я не давал ей спокойно дышать и радоваться жизни последние два года. Она чувствовала ответственность за не наигравшегося ребенка, которого когда-то назвала своим мужем.
«Нас всегда было трое. Ты, я и космос внутри тебя. Ральф любит меня, понимаешь?… он любит только меня».
Но разве я не хочу того же? Может быть, проблема в том, что она пыталась полюбить этот чертов космос, понять его, но разве я просил? Я точно так же хотел, чтобы любили меня, только меня.
С самого детства. Но предпочтение всегда отдавали кому-то другому. Родители любили сестру больше, потому что я был сильнее и самостоятельнее. Аня полюбила Бичема, потому что он надежнее и понятнее. А дети будут любить ее, потому что она ближе.
Какого черта, спрашивается? Я обычный человек, который не хочет ничего сверхъестественного. Все до банального просто, я теперь понимаю, почему выбрал Аню с ее заразительным смехом и красной помадой. Она нуждалась во мне, она была одинока, в глубине ее глаз была та самая тайна, о которой до сих пор никто не знает из наших родных и близких. И я не задал ей ни одного гребаного вопроса. Я даже обрадовался, когда она сказала, что беременна не от меня. Я думал, что вот он мой шанс получить девушку моей мечты, сделав ее счастливой. Мое желание было благородным и безвозмездным только отчасти, конечно, в глубине души я рассчитывал на ее благодарность. Я хотел, чтобы во мне нуждались. И когда родились наши дети, я почувствовал себя по-настоящему неуязвимым, несокрушимым.
Да, я был далеко не идеальным мужем, я совершал ошибки, не был недостаточно внимателен, недостаточно верен, но расплата слишком несоизмерима. Это полное крушение моего мира. И хотя началось оно два года назад, только сейчас я окончательно понял, что ничто и никогда не станет прежним. Я не из тех, кто легко воспринимает перемены, кто рискует, играет в азартные игры или постоянно находится в поиске новых ощущений. Загулы по барам, легкие наркотики и алкоголь не в счет. Это вовсе не приключение. Это саморазрушение и возможно попытка уйти от себя, от навязчивых мыслей, забыться. Даже принять решение о чертовом переезде в Америку далось мне очень нелегко. Я мучительно обдумывал все детали, я не спал ночами в страхе расстаться с привычным образом жизни, с тихим устроенным мирком, который создал в родном городе. Во мне не было амбиций и жажды странствий, я не мечтал заявить о себе или прославиться на весь мир. Или я обманывал себя на самом деле?
Я всегда завидовал людям, путешествующим с рюкзаком на плече вокруг планеты. Людям, которые не привязаны к одному определенному месту и образу жизни. Но в тоже время мне нравилась моя несвобода, ответственность, нравилось заботиться о ком-то, разочаровывать и вымаливать прощение.
Я знаю, что сказали бы сердобольные советчики. Подумай о детях, займись собой, своей карьерой, напиши новый бестселлер. Начни жизнь с чистого листа. И я согласен. Но это вовсе не так просто, как кажется на словах. И если бы я мог, то начал бы уже давно, но чистый лист только сейчас начал понемногу заполняться. И, наверное, в этой ситуации меня обнадеживает только то, что мое вдохновение не улетучилось, что я не впал как обычно в жуткую депрессию, столкнувшись с жизненными сложностями, не испытал желание позвонить Диксону и «отметить» с ним мой развод до утра.
Я брел по Манхеттену, выкуривая сигареты одну за другой, и пытался собрать себя снова, прийти к пониманию того, а что дальше? И сам не понял, как я очутился возле «Мегаполиса».
Останавливаюсь в нескольких метрах от входа, доставая из пачки последнюю сигарету, чиркаю зажигалкой и, затягиваясь, поднимаю голову вверх. Туда, где над яркими окнами высоток горит не менее яркое небо, отражающее огни города. Как же иногда я ненавижу Нью-Йорк с его бетонными холодными небоскребами, рекламными щитами, неоновыми витринами, блеск и грязь, роскошь и нищету. Смог и вонь. Город контрастов, где так легко потерять себя и забыть о том, кто ты есть на самом деле.
Сигарета заканчивается слишком быстро, и я вздрагиваю, когда горящий фильтр обжигает пальцы. Бросаю окурок в урну и, стряхнув с волос крупицы первого снега, захожу во вращающиеся двери. Игнорирую приветствие консьержа, направляясь прямо к лифту. Сегодня мне хочется написать что-то трагическое до слез. Не моих. Я никогда не плачу, но чувствую, что можно заставить плакать других. Я разделяю их боль, я ее понимаю. Я бы хотел писать сказки и комедию, юмор и развлекательную прозу, но в моем сердце нет места этим жанрам. И, возможно, демоны, которые живут в моих героях, на самом деле владеют и мной тоже, но я удерживаю их, выпуская лишь на страницы книг. И, может быть, и нет никакого дара или особых способностей. А все, что я пишу — работа подсознания, защищающая мою психику от полного разрушения.
Поднимаюсь в квартиру, которая встречает меня полумраком. Руслана. Черт, я совсем забыл о ней, блуждая по городу и предаваясь самобичеванию. А она ни разу не позвонила мне. Гордая девочка. Я раздеваюсь, не включая свет, и не сомневаясь в том, что она ушла, не дождавшись меня. И правильно сделала. Прохожу в гостиную, и первое, что бросается в глаза — это наряженная елка возле окна. Гирлянды печально мигают в своем ритме, отражаясь в хрустальных украшениях. Становится по-настоящему тошно, когда я вижу едва теплящиеся огоньки свечей на столе и незатейливый ужин, раскупоренную нетронутую бутылку вина и пустые бокалы. Старалась для меня малышка. Задерживаю дыхание, проводя ладонью по лицу и чувствуя себя настоящим кретином. А потом вижу ее, свернувшуюся в комочек на диване, едва различимую под теплым пледом, который частично сполз на пол, открывая хрупкую фигурку в моей футболке.
Что ты тут делаешь, девочка? Зачем я нужен тебе, глупая? Какого черта я позволил зайти этому так далеко?
