– Где она? – разволновался Болеслав. – В темнице заперли?
– Нет. Долматов к себе в терем отвёз, Левашова наказал дожидаться.
Пан, задумчиво накручивая ус, хмурился:
– Как бы она лишнего не взболтнула.
– Так пусть болтает, кто ей поверит? – хихикнул Фрол.
– Поверит, не поверит… Лучше от греха подальше в Вязьму её увести. Тем более договорённость такая была, – напомнил он. – Я бы и вовсе от девчонки избавился, да только отцу она зачем-то уж живой понадобилась, – поморщился Болеслав.
– Так делать-то что? – недоумевал Фрол. – Долматов гонца к Левашову послал, говорит, теперь он главный обыщик, дескать холопка-то его. И чует моё сердце, не отдаст девку Евсей, – предупредил боярин, и молодой пан, немного подумав, встрепенулся.
– Говоришь, в доме Долматова она? – взглянул он на Фрола. Тот подтвердил. – Это даже лучше, что не в темнице, – хмыкнул Болеслав и хитро прищурился. – И сколько, говоришь, стражников охраняет девчонку?
– Да бог с тобой! Какие стражники? Закрыли её на замок – и дело с концом. А стрельцы обратно за порядком следить отправились.
– Вот и хорошо. Надо вывезти девку из Москвы.
– Прохор не позволит.
– А кто его спрашивать станет? – усмехнулся Болеслав. – Вот что, Фрол Акимович, ты к Долматову в гости напросись, а завтра, как боярин по службе в Приказ отправится, так ко мне сразу и скачи. И пока хозяина дома не будет, дело и справим.
– Ой, боязно мне, – покачал головой Фрол. – А как слуги девку не отдадут? Али узнает Прохор, что я с вами заодно?
– Откуда узнает? – засмеялся поляк. – А челядь боярская мне не ровня! Никто воспротивиться не посмеет, – надменно заявил он и, заметив сомнения в глазах боярина, пригрозил: – Ты, Друцкий, с нами уж столько лет, что поздно теперь тушеваться. Ежели все твои проделки всплывут, то дыба тебе постелью мягкой покажется.
Фрол ещё сильней насупился, а Болеслав, хохотнув, хлопнул подельника по плечу:
– Ладно, не злись! Поспеши к Долматову, а я пока людей своих соберу. Хватит без дела по кабакам ошиваться, – проговорил пан, и мужчины распрощались.
Глава 28
– Ох, зачем же я тебя послушала? Как сердцем чуяла! Ведь не хотела идти на гулянье это, – причитала Пелагея, когда её с Таяной вели по дому Долматова, но сетовать на собственную неосторожность было уже поздно, лязг ключей возвестил о заточении.
Встревожено взглянув на крепкую дверь, Таяна устало опустилась на лавку. «Что же теперь будет? – в отчаянье стучало сердечко. Хотя в горнице было натоплено, леденящий озноб пробегал по коже, заставляя девушку зябко кутаться в шубейку. – Господи, если бы могла я обернуться горлицей да улететь, – глядя на решётчатое окошко, мечтала пленница. Душа испуганно металась, и мысли закономерно вернули Таяну к воспоминаниям о княжиче: – «Не поверил мне Евсей…. Наверное, милуется со своей хитрой полячкой и думать обо мне забыл, – вздохнула она, и васильковые глаза наполнились слезами.
Долматов вернулся домой ближе к вечеру. В ожидании ужина хозяин уселся за стол и погружённый в свои мысли досадливо хмурился. Пелагея находилась совсем рядом и не выходила у мужчины из головы. Прошлая встреча удушливой волной всколыхнулась в груди, и женщина стояла перед глазами с испачканной в муке щекой, такая желанная и родная. Он даже несколько раз тряхнул копной тёмных волос в надежде избавиться от назойливого наваждения. Неожиданно припомнилось предположение Акимки Хромого, будто Таяна – дочка знахарки, и сердце Прохора вовсе залихорадило. «Вот ведь! Дурак взболтнул, а ты всё забыть не можешь», – злился на себя Долматов, но мучительные сомнения, впившись в душу ядовитыми колючками, не отпускали.
Торопливо поев, боярин сам не понял, каким образом он оказался у дверей горницы, где томилась Пелагея. Отворив дверь, Прохор перешагнул порог, но взглянув на женщину, потерял прежнюю уверенность и, не зная с чего начать, нерешительно затоптался у входа. Не ожидая его визита, Пелагея удивлённо вскинула брови, и мужчина, прогоняя постыдную робость, кашлянул и наконец решился:
– Говорят, девка эта, Таяна, дочка твоя … Верно?
Заметив смущение боярина, знахарка засмеялась.
– Ох, до чего же люди поболтать горазды, – покачала она головой. – А тебе какое до того дело?
– Если она твоя дочь, то кто тогда отец? – стараясь скрыть волнение, ещё больше нахмурился Порохор. – Этот… любовник твой?
Женщина престала улыбаться и, не отрывая взгляда от Долматова, подошла почти вплотную. От её близости и огня прекрасных глаз у мужчины перехватило дыхание.
– Ну и дурень же ты, Прохор, – грустно усмехнулась Пелагея. – Как был дурнем, так им и остался.
– Что ты насмехаешься надо мной? – разозлился боярин. – Говори, от кого девчонку нагуляла!
Знахарка гневно вскинула подбородок:
– Да не было у меня никого кроме тебя, Прошенька! Дружок твой это всё подстроил! Фролка Друцкий! Да только не веришь ты мне! Ни тогда, ни сейчас…
– Хочешь сказать, она моя дочь? – оборвалось всё внутри у мужчины, но Пелагея лишь расхохоталась, а отсмеявшись, вдруг тяжело вздохнула.
– Нет, не твоя она… и не моя, – опустила голову женщина. – Хотя наша дочь могла бы быть Таяне ровесницей. Да только не сложилось… Вот и прикипела я к девчонке, как к родной. Ни у неё, сиротинушки, нет никого, и я сколько лет одна свой бабий век коротаю.
– Так и одна? – недоверчиво хмыкнул Прохор, пытаясь сдержать волнение.
Пелагея подняла печальные глаза:
– Вот опять завёл старую песню… Зачем тогда пришёл, коли слушать не хочешь? Вот иди к Фролу своему, с ним и беседы веди. Ему, змею поганому, ты веришь, – и, не желая больше разговаривать, знахарка отвернулась к окну.
Уставившись в спину женщины, Долматов не смел пошевелиться. Как ему хотелось обнять эти хрупкие плечи, прижать к груди столь желанное тело, почувствовать тепло бархатистой кожи, зарыться лицом в русых волосах. Последний поцелуй неожиданно всплыл в его памяти и, огнём коснувшись губ, заставил кровь гулко стучать в висках. Но упрямо наклонив голову, Прохор заставил себя сделать шаг к порогу.
В сердцах захлопнув дверь, боярин метнулся прочь. Стараясь сдержать обезумевшее сердце, он шагал по переходам, особо не задумываясь, куда несут его ноги. Не в силах с собой ничего поделать, Прохор, опустившись на лавку, задумался: перед глазами продолжала стоять Пелагея, и её несчастные глаза терзали душу. Из грёз хозяина вывел подлетевший слуга:
– Ещё чего откушать желаете? – поинтересовался он.
Оглядевшись, боярин понял, что вернулся в трапезную, и пробурчал:
– Принеси вина, да покрепче.
Холоп удивлённо захлопал глазами: хозяин никогда не выказывал слабости к заморскому зелью, но взглянув на хмурое лицо господина, спорить не стал и умчался выполнять поручение. Продолжая бездумно сидеть за столом, Прохор вспоминал слова Пелагеи и облегчённо выдохнул:
