– А ну, бесята, брысь отсюда! Гляди-ка, уши развесили! – заворчал Василий Иванович и, взглянув на маленькую княжну, покачал головой. – Шли бы вы, боярышня, на женскую половину, – посоветовал он, а дочери строго приказал: – А тебя чтобы больше я тут не видел!
Детворе ничего не оставалось, как повиноваться, и шумная ватага разбежалась кто куда, придумывая по дороге новые развлечения.
– Пойдём, – вздохнула Таяна, потянув княжну за рукав.
– А давай к Настёне сбегаем, – предложила Любава и повернула в другую сторону.
Девочки залетели в горницу к старшей княжне. Девушка сидела перед большим зеркалом и, придирчиво себя разглядывая, прихорашивалась.
– Зря стараешься, – решила подразнить сестру Любава. – Не приехал твой жених. У него поважнее дела имеются, – показала она язык.
– Да ну тебя! – фыркнула Настасья. – Очень он мне нужен. Вовсе я не для него, а просто так.
Любава присела рядом на скамеечку и залюбовалась сестрицей. Княжна была настоящей красавицей. Статная, хорошо сложенная девушка, выгнув тонкую бровь, примеряла драгоценные колты и, похоже, знала себе цену. Тёмно-русая коса толщиной в руку спускалась ниже бёдер, на белом личике Настасьи алыми кораллами сияли губки, а лёгкий румянец придавал ей особое очарование. Всем княжна пошла в матушку, не то, что она, Любава: худенькая и несуразная. «Соплёй перешибёшь», – порой слышала за спиной она насмешки дворовых мальчишек. И волосы у младшенькой, хотя и были мягкими да шелковистыми, но с сестриной косой не сравнишь. Частенько, причёсывая дочку, матушка вздыхала:
– И в кого у тебя волосёнки такие? Видно, в бабку отцовскую пошла. Одни глазищи на лице, больше и нет ничего.
Разглядывая себя в зеркальце, Любава и вправду понимала: куда ей до Настасьи? Да и наряды ей особо не шили. Всё старшенькой полагалось.
– Ничего, – успокаивала подопечную нянюшка. – Вот выдадут Настеньку замуж, уж тогда и до тебя очередь дойдёт. Расцветёшь ещё! Словно цветочек луговой… – улыбалась она, гладя девочку по голове. – Всем парням на загляденье. А пока радуйся, дитятко, воле. Успеешь ещё взрослой жизни хлебнуть, – вздыхала старуха.
Но в этот день Любаве неожиданно принесли праздничную одежду.
– Негоже княжеской дочке, словно холопке в чём попало по дому бегать, – строго проговорила нянюшка. – Вот что, милая, возможно, вскоре и тебе придётся пред сватами показаться.
– Зачем? – недоумевая, захлопала глазами княжна,
– Так надо – погладила по голове девочку нянька. – Так что давай обряжу я тебя.
С восхищением разглядывая расшитый золотом и жемчугом настоящий взрослый шишун
67, Любава не смогла удержаться и поторопилась примерить наряд. Нянюшка удалилась, а княжна, пытаясь разглядеть себя в маленькое зеркальце, вертелась и так и сяк, но тут к ней в горницу вновь вбежала Таяна.
– Ой, Любавушка, какое же платье у тебя красивое! – всплеснула руками подруга и, разглядывая княжну, грустно вздохнула. – Хотела я тебе свою обнову показать, а у тебя вон какое загляденье!
– Таянушка, и у тебя сарафан замечательный, ну-ка, покружись! – приказала княжна, и девочка охотно завертелась. – А поясок какой искусный! – удивилась Любава.
– Здесь даже имя моё вышито, – похвасталась Таяна.
– Да, тонкая работа, – согласилась княжеская дочка. – Только что нам такими наряженными ходить, ежели даже одним глазком взглянуть не можем, что там в зале-то делается, – надула она губки, и Таяна согласилась с подругой.
Между тем Засекин, как полагается, встречая гостей, готовился к вечернему пиру, а княжеские посланники отправились передохнуть с дороги. Якуб Залевский, плотно прикрыв дверь опочивальни, взглянул на Друцкого и довольно усмехнулся.
– Ну вот, Фрол Степанович, а ты боялся. Всё получилось, как я сказал. Куда князь с вашим русским гостеприимством денется? – хохотнул поляк.
– Да, вроде обошлось, – согласился боярин.
– Вот возьми, – протянул пузырёк Якуб. – Подольёшь в вино для дружины княжеской. Я знак подам, когда. А как дело сладится, наш человек ворота откроет и впустит моих гусар в городище. Под покровом темноты они к стенам без помех подберутся, – растянулся в ядовитой улыбке пан.
– Что б я своих же соплеменников потравил? – вдруг шелохнулась совесть в груди Друцкого.
– Ты хочешь деньги получить? – прищурился Залевский.
– Может, князь и так казну отдать согласится?
– Ты что, дурак? – скривился Якуб. – Кто ж от такого богатства добровольно оказывается?
– Глядишь, за жизнь свою испугается да отдаст.
– Ты видал его ратников? Только свистнет – нас вмиг на берёзах вокруг города развесят. Или ты решил в другой лагерь переметнуться? – настороженно взглянул поляк. – И от доли своей готов отказаться?
– Что ты, Якуб! Я верен слову!
– Жадности ты своей верен, – ухмыльнулся пан, но боярин пропустил укол мимо ушей.
– Вот только брать такой грех на душу… – покачал головой Фрол. – Может, кто другой отраву подлить сгодится?
– Чистеньким хочешь остаться? – скривился Якуб. – Ручки боишься замарать? Не получится. Теперь мы одной верёвочкой связаны. Раньше надо было греха бояться. И потом, с такими деньгами любой грех искупить можно, – хохотнул он и неожиданно задумался. – Давненько я мечтал княжескую казну увидеть. Уж сколько церковных книг перечитал, где о богатстве Засекиных говорилось.
– Вот только никто того богатства не видел, – засомневался Друцкий.
– Что ж тогда согласился мне в деле помочь? – хмыкнул пан.
– Ну коли княжеского золота не возьмём, так хоть поживимся тем, что его людишки по монастырям для ополчения собрали, – засверкали глаза предателя.
– Ладно… не долго осталось. Скоро узнаем, справедливы ли те легенды о Засекинской казне. Только ключ от неё надо найти.
– Как покончим с дружиной княжеской, уж с одним-то князем справимся.
– Ничего, всё расскажет, – хищно усмехнулся поляк. – Уж языки я развязывать умею…
Вскоре гостей пригласили в гридницу, где Алексей Григорьевич велел накрыть столы для пира. Стараясь всё справить по чести и не ударить в грязь лицом, челядь проворно сновала между господ. Ключник, стоя неподалёку от виночерпия, следил за сменой блюд, заботясь, чтобы кубки гостей не оставались надолго пустыми, а рядом с Василием Ивановичем находилась его жена, готовая по первому приказу отправиться на женскую половину за княгиней.
Между тем две непоседливые подружки, прислушиваясь к разносящемуся по дому торопливому топоту, откровенно скучали.
