– Слышь, какой пир твой батюшка для гостей закатил? – проговорила Таяна. – Матушка прямо с ног сбилась, стараясь гостям и князю угодить. Я на кухню бегала и украдкой в гридницу заглянула, – похвасталась она. – Ой, сколько всего там! И угощения, и гусляры песни распевают.
– Хорошо тебе, можешь бегать, где вздумается. А мне, ежели что, сразу наказание, – вздохнула Любава и, подперев голову рукой, надула губки. Взглянув на печальное лицо подруги, Таяна вдруг предложила:
– А ты надевай мой наряд, никто и не признает в тебе княжескую дочку, – улыбнулась она.
Любава засверкала глазами:
– И то правда! А давай! – охотно согласилась княжна. – Я надену твой наряд, а ты – мой. Вот смеху будет, когда всех запутаем!
И девочки, хихикая, взялись переодеваться.
Пир был в самом разгаре, когда Якуб Залевский, поднявшись с места, проговорил:
– Так и не показал ты нам, князь, невесту.
– А чего вам на девку глазеть, да в краску её вгонять? Вот сам жених приедет, тогда и выведу ему дочь, – фыркнул Алексей Григорьевич.
Пан не стал настаивать, а подал знак Фролу. Друцкий подошёл к виночерпию и, отвлекая его разговором, незаметно опрокинул в жбан жидкость из пузырька. Сделав дело, боярин вернулся к столу и подсел к князю. Дождавшись, когда отравленное вино разольют по кубкам, Якуб вновь заговорил:
– Хотя невесту нам так и не показали, предлагаю выпить за неё, – воскликнул Залевский, и дружинники, одобрительно загалдев, подняли чаши.
Фрол обратился к неподалёку стоящему ключнику.
– А ты, Василий Иванович, чего не пьёшь? Неужто брезгуешь?
– Не по чину мне, – потупился холоп. – Я вроде как на службе.
– На-ка вот, испей из моей чаши. Князь не осерчает, – покосился он на Засекина и предал вино ключнику.
Сам Алексей Григорьевич, собираясь поддержать тост, поднял кубок, но Друцкий как бы невзначай толкнул князя, и алая жидкость залила белую скатерть.
– Экий я неловкий! – извиняясь перед хозяином, запричитал Фрол, исподтишка наблюдая, как дружинники и княжеские бояре прихлебывают отраву. Через минуту лица несчастных побледнели, и, издавая страшные хрипы, они безуспешно пытались заглотнуть воздуха. Не прошло и пары минут, как все, кто выпил зелья, навсегда затихли. Тех же, кто ещё не успел притронуться к кубкам, люди Залевского, неожиданно подскочив сзади, кололи и резали без жалости.
Увидев измену, Засекин грозно поднялся с места, на ходу выхватывая саблю, но к князю подскочила пара человек и, ухватив его за руки, скрутила. Дворовую челядь согнали в угол, а ключница, взглянув на бездыханное тело мужа, упала на колени и завыла. Алексей Григорьевич, продолжая тщетно рваться из хватки поляк, с ненавистью взглянул на Друцкого:
– Фрол, как ты мог!
Боярин только презрительно фыркнул.
– Прости, Алексей Григорьевич, но по-другому ты же казну не отдашь? Лучше скажи, где ключ прячешь.
– Вон чего! На казну княжескую позарились! Не видать вам моего золота! – воскликнул князь.
– Ты не скажешь, холопы твои расскажут, – усмехнулся Якуб Залевский и перевёл взгляд на вопящую ключницу. – Тащите её сюда.
Женщину поставили перед поляком на колени.
– Ну что, холопка. Может, ты знаешь, где твой хозяин ключ от кладовой прячет?
– Не знаю, пан. Батюшка-князь казну всегда сам открывал.
– Врёшь!
– Вот те крест! – рыдала женщина.
Поляк недовольно хмыкнул и перевёл глаза на Засекина. Алексей Григорьевич лишь холодно усмехнулся.
– Огнём пытать будешь – не скажу!
– А это ты зря, княже, – расплылся в крысиной улыбке Залевский. – Всё расскажешь… Приведите-ка сюда дочку княжескую, – прошипел он, и отец побледнел. – Ну что, будешь говорить? Или дочке твоей за твоё упрямство расплачивается придётся?
Князь молчал, и только его раздувающиеся ноздри говорили, в каком он бешенстве.
Вскоре на пороге появилась Настасья:
– Батюшка, звал меня? – потупившись, преступила порог девушка, но подняв глаза и увидев, что творится в гриднице, побелев, попятилась назад, но дорогу княжне перегородил польский стражник.
Залевский, нагло оглядев княжну, усмехнулся.
– Да, красивая у тебя дочка, князь. Ну что, где ключ, Алексей Григорьевич?
Засекин молчал, пан сделал знак, и двое громил направились к девушке.
– Ты не посмеешь! Тебя за все твои дела из-под земли достанут! – воскликнул князь.
– Кто? – засмеялся Залевский. – Ваш царь или наш король? Своего царя у вас нет, да и не будет… А с такими деньгами я с нашим королём всегда договориться сумею. Сигизмунду деньги ой как надобны.
Бедную Настасью повалили на пол, Засекин дёрнулся, но не смог вырваться из хватки удерживающих его людей. Бедняжка кричала и плакала, но мольбы несчастной не трогали негодяев – разве могла хрупкая девушка справится с двумя громилами.
– Останови их, я всё скажу! – воскликнул отец.
– Хорошо, говори, – усмехнулся пан и сделал знак воинам. Те остановились, но Настенька продолжала оглашать зал рыданиями.
– Ключ находится в моей опочивальне в тайнике. Я принесу.
– Конечно, принесёшь, только позже, – хихикнул Якуб и громилы, оскалившись, снова набросились на девушку.
– Ты обещал! Не тронь дочь!
– Я тебе не верю. Ты врёшь. Не мог ты так быстро сдаться.
Девушка истошно закричала и затихла. Отец зажмурился, и из его глаз от бессилья брызнули слёзы.
– Отпустите её! – простонал Засекин.
– У тебя ещё есть жена и сыновья, – оскалился поляк. – Подумай о них.
Неожиданно твёрдо взглянув в глаза негодяю, князь сцепил зубы. Он понял: в любом случае этот польский выродок не пощадит никого. Собрав силы, Засекин рванулся и, скинув с себя державших его людей, выхватил саблю у рядом стоящего поляка. Одним ударом он разрубил врага, а следующим броском пронзил негодяя, истязающего его дочь, при этом задев и её. Взглянув в обезумевшие глаза девушки, отец прошептал:
– Прости, – и пронзил кинжалом грудь Настеньки.
Развернувшись, Засекин успел убить подбегающего к нему гусара и ранить ещё двоих казаков, но тут на голову князя сзади обрушился удар, и он пошатнулся. Алексей Григорьевич пытался устоять на ногах, и, воспользовавшись его заминкой, к князю подлетели четверо поляков, ухватив его за руки. Рыкнув, Засекин дёрнулся, кафтан затрещав по швам, лопнул, и пуговицы вместе с удерживающими его врагами полетели в разные стороны. Отпихнув ногой одного из нападающих, князь ударил кулаком в морду другого, но силы были неравными, и Алексея Григорьевича всё же сумели схватить и обезоружить. Засекин продолжал рвался из удерживающих его тисков, разодранный кафтан и рубаха открыли его мощную грудь, и глаза Залевского уставились на нательный крест и странный золотой амулет. Оберег имел форму солнца и луны, а тёмный рубин, разделяя небесные светила, поблёскивал алым мерцанием. В этот момент дверь распахнулась, и в зал впорхнули две девчонки.
