– Разбуди Гнура, пусть подбросит дров в эту… этот… – Не вспомнив, она кивнула в сторону подвала.
– Гипокауст, г-госпожа, – догадалась служанка, вновь подавляя зевок. И тут же стряхнула с себя остатки сна: – Но точно ли такова твоя воля? Ведь дорогие они, дрова, – уже полмины за арбу требуют…
– С госпожой споришь? – сдвинула она брови. – Заморозить меня, никак, решила, вместе с будущим сыном?
Поклонившись, служанка упорхнула. А Гипсикратия подумала, что так пока и не научилась правильно приказывать рабам. То у нее угроза без всякой нужды получается, то, наоборот, потакание…
В йере рабов не было ни у кого – да и откуда? Если мужчины их рода, чьи кости ныне выбелены уже степными ветрами, и захватывали в каких-то набегах двуногую добычу, то не привозили в родовое поселение. Продавали на торжищах за сколько придется: полцены, четверть, чуть ли не задаром…
А в доме у Теокла их было шесть. Клеона – ловкая и умелая, уж просто не знающая, как лучше услужить хозяйке, если та сама не понимает, чего ей надо. Кухарка Ани, или Ануш, – толстая усатая армянка. Пожилая, скорее даже старая Геро – рабыня, которая уже не могла работать, как прежде, но с уборкой вполне справлялась. Конюх и дровосек Гасх, из колхов. И привратник Гнур, жилистый силач, гребец с разбитой биремы, которого Теокл выловил в море. Он, собственно, не был рабом, но прямо-таки на коленях напросился в службу к своему спасителю. Что ж, как сторож и привратник, он свой хлеб отрабатывал с лихвой.
Гипсикратия продолжила обход дома. Вот их супружеская спальня, почти всю ее занимает огромная кровать: матрас набит мягчайшей шерстью, подушки тоже, а простыни – не какие-то там, но пурпурные! В головах стоит большой светильник из бронзы, изображающий дерево, обвитое серебряным вьюном. На дереве, на концах ветвей, висят три масляные лампы тонкой чеканной работы. Вечером Клеона, как обычно, зажжет их.
Гипсикратия вновь остановилась полюбоваться, но совсем ненадолго. А прочей спаленной обстановке, всем этим стульям с изящно изогнутыми ножками и спинкой, подушкам, мягким покрывалам, скамеечкам для ног, от нее восхищенного взгляда уже не досталось.
На большие лари с одеждой и утварью она тоже посмотрела равнодушно, хотя пригляд за ними – одна из первых обязанностей хозяйки. Правда, был среди них ларь со свитками, там их хранилось добрых три десятка: частью морские описания-периплы, но больше половины – то, что Теокл называл «романами»… Однако даже этот ларь Гипсикратию разочаровал. К одному из романов (по словам мужа, о прекрасной эфиопке) она подступилась во всеоружии своего знания греческих букв, за день продвинулась по свитку на пару ладоней и ничего не поняла. А всего в свитке было ладоней с полсотни, да и обратная сторона, столь же густо исписанная, не короче.
Из общей спальни шли две двери: одна вела в андрон, а вторая – в ее личную опочивальню, где она проводила ночи, пока мужа не было дома. Отчего так полагалось в этом доме, она тоже не понимала, оставалось принять объяснение: «Таков обычай». Уже не первый раз…
Здесь было ее ложе: единственное в доме, что устроено по-скифски, – войлочная кошма прямо на полу и старые суконные одеяла в несколько слоев. Она даже хотела застелить его поверху скифским ковром, но купить такой ковер в Синопе было негде, а мужа просить показалось неправильным.
На столике с притираниями и благовонными маслами – шкатулка оливкового дерева, в которой хранились украшения, подаренные ей мужем и купленные самостоятельно. Ожерелья из восточных жемчугов молочного оттенка; браслеты в виде переплетенных змей; золотые заколки-стрекозы и черепаховые гребни, которыми женщины эллинов закалывали свои волосы… Дороже всего была роскошная золотая фибула хитрой работы с сердоликом и рубином и надписью «Адмет сделал меня для Зои». Ее она как раз приобрела сама, надписью отнюдь не смутившись. Шкатулку запирал крошечный замок, что открывался ключом-перстнем: его Гипсикратия носила на мизинце правой руки, а ключи от прочих ларей и дверей сейчас висели у нее на поясе, где их и подобает держать правильной эллинской жене, когда ее муж хоть на день покидает дом.
Ни единой золотинки из той, прошлой жизни – все она раздала сестрам при расставании…
В изножье кошмы стоял ткацкий станок. Ткать она толком не научилась, но прясть умела хорошо и нередко садилась за пряжу, как то положено достойной жене. А что же ей, в самом деле, днями лежать и мух считать?
Той женской работы, к которой она привыкла с детства, тут не было: не месить же ей тесто или зашивать прохудившиеся хитоны! Порядочным эллинкам это не подобает, зато, как она теперь знала, подобает ткать, таков обычай. Ну а она будет прясть. Хоть какое-то отличие…
Она вновь обратила взгляд к столику. Шкатулка с драгоценностями стояла открыто, а вот под ней в столешнице-кортибуле был устроен тайник, где лежало серебро… точнее, золото, соответствующее цене этого серебра: стоимостью примерно в половину таланта, а весом двадцатикратно меньше, полталанта серебром в столике не спрячешь.
Остаток ее доли от выкупа.
А ведь и вправду много она потратила из «приданого», как шутил Теокл. Сперва была одна шестая часть выкупа, то есть полный талант…
Муж смеялся, что совершил самую выгодную сделку жизни, купив себе прекрасную жену всего за шесть талантов. Она смеялась в ответ вместе с ним, но иногда чуяла в этих словах что-то неправильное.
Из этих денег она положила себе потратить не больше половины…
Ребенок мягко повернулся в ней, напомнил о себе. Гипсикратия погладила живот. Как бы то ни было, теперь она жена эллина и совсем скоро подарит ему сына. Который тоже будет эллином.
(Обязательно сына, не дочь. Девочкам, получается, и у эллинов не сладко…)
Еще кое-что тут хранилось тайно, но не в тайнике. Вздохнув, она открыла сундук и достала сверток плотной ткани. Бережно развернула его.
Там был меч. Единственное, что напоминало о прошлом… Железное лезвие в три пальца шириной и локоть с лишним в длину, с грубым клеймом неведомых письмен. Простая рукоять с обкладкой из роговых пластин, клинок полуторасторонней заточки, а обух у основания утолщен, чтобы меч не сломался даже под очень сильным ударом. Ножны тоже совсем простые, но вот в них-то и скрыт еще один тайник, где хранится шесть монет, которые девушка, звавшаяся Варкой, так и не успела потратить…
Она вытащила клинок из ножен до половины, посмотрела на клеймо и, вновь завернув оружие в грубое сукно, укрыла на дне сундука.
Придет день, и она вручит его сыну…
У эллинов нет обычая ее народа, когда в колыбель кладут меч со словами: «Не завещаю тебе ничего, кроме этого клинка – остальное добудешь им». Но отправляющемуся в поход именно мать вручает щит и меч, даже у эллинов…
Да уж, много наследства добыл своими клинками ее первый род, нечего сказать. Но второй род, в который она вошла не дочерью, а сестрой, – он-то какое наследство сулил?
Впрочем, для нее самой, как оказалось, богатое. Возможность войти в ее нынешний род, третий. Не дочерью, не сестрой – а женой.
