– Аргилей может говорить что угодно! – «Перс» нетерпеливо отмахнулся от чьего-то возражения. – Я всегда знал, что у него ума в голове столько же, сколько у рыбы в кишках. Но последнему разносчику на базаре известно: коней у нас меньше, чем всадников, а объездчиков меньше, чем коней. Вот так и выходит, что люди и лошади есть, но кавалерии нет.
– Неоптолем говорит, что лошадь не следует обучать с помощью плети, мол, это все равно что бить танцора и думать, что он будет хорошо плясать, – пояснил его спутник, чернобородый, с сединой в волосах, чей объемистый живот стягивал пояс из бирюзы. Он обращался к «персу» как к старому другу. – Так римляне учат танцевать медведей – но что это будет за плясун?
– Конь не медведь и не человек… – в раздумье произнес высокий, отворачиваясь от собеседника. Тот на миг окаменел лицом, и вдруг зрачки его метнулись в сторону Гипсикратии. Соизволил заметить! Сейчас, наверно, еще и скажет что-нибудь, срывая досаду или переводя неудовольствие «перса» на незваную посетительницу.
– Старые законы были правильными, ибо пускать женщин на гипподром, где выступают нагие всадники, не на пользу нравственности наших жен, – действительно проворчал чернобородый. – И уж определенно им нечего делать в конюшне…
Здравый смысл велел Гипсикратии промолчать, но вот Зиндра не удержалась.
– Если зрелище мужского тела без одежды столь вредно для нравов, то отчего по всему городу стоят статуи нагих мужей, у иных из которых, – она на миг запнулась, – их достояние длиной без малого в руку?
Высокий рассмеялся, сдержанно ухмыльнулись и прочие.
– Женщина, да знаешь ли ты… – начал было бородач, покраснев от гнева. Но светловолосый сделал в его сторону повелительный жест, и тот умолк.
– Наблюдение не лишено точности, уважаемая… – «Перс» вопросительно посмотрел на нее.
– Гипсикратия, почтеннейший. – Она чуть склонила голову.
– Уважаемая Гипсикратия, но не надевать же на них фартуки… А ты, судя по разговору, не синопейка. Не из Пантикапея ли ты? Там говорят похоже.
– Нет, почтеннейший, я из народа сколотов.
– Вот как? – удивился высокий. И продолжил: – Арвант аспа ти казар ан мрга – ос!
[40]
– Я прибыла сюда с мужем, почтенный господин, и не верхом, а морем! – сдержав удивление, ответила она.
– Это внучка царицы Амаги, – пояснил кто-то, – ее взял в жены купец Теокл, которому она спасла жизнь…
– Теокл… Двенадцать кораблей и склады в Бизантии и Ольвии… – «Перс» как бы заглянул в пометку на невидимой вощеной табличке. А происхождению Гипсикратии он совсем не удивился, словно степнячки, ставшие женами эллинских кораблевладельцев, встречались ему каждый день.
Уточнять свою действительную степень родства с Амагой она, конечно, не стала.
– Ты оказалась тут очень кстати, Гипсикратия, – продолжил высокий уже на койне. – Мы как раз спорили о том, как следует обучать лошадей, а твой народ, известно всякому, искусен в конных делах. Как вы учите своих скакунов?
– Боюсь, почтенный господин, не смогу дать тебе полезный совет… – удрученно сообщила она. – У нас их вообще не обучают в том смысле, как это принято понимать у эллинов.
– То есть? – непритворно изумился «перс».
– У нас воин обычно берет себе молодого жеребчика из табунов и сам объезжает его, как умеет. А если тот не слушается, такого коня убивают и съедают. Вот так.
Высокий несколько мгновений молчал, и она уже забеспокоилась: не сказала ли чего глупого или неподобающего? Ведь перед ней наверняка важный человек, наделенный большой властью…
Но тот вдруг расхохотался.
– Воистину, живущие по древним обычаям народы умнее, чем иные болтуны, обучившиеся суемудрию у модных философов. Если твой враг упорен и не хочет повиноваться, нет смысла пытаться его переделать. Надо решить дело мечом – раз и навсегда. Не слушая философов, которые за плату возьмутся наставлять в чем угодно, хоть в игре на арфе, хоть в виноделии.
Его свита одобрительно, но без подобострастия пророкотала.
– А теперь, уважаемый Горгий, – бросил «перс» бородачу, – я оставлю тебя. Меня ждут дела, и ты, друг мой, лучше многих знаешь, какие именно…
Повинуясь взмаху его руки, один из рабов подвел коня – того самого, на которого Гипсикратия уже ранее обратила внимание. Только сейчас она рассмотрела, что конь был в персидской упряжи…
Горгий проводил взглядом высокого «перса». Затем повернулся к скифянке.
– Воистину, почтенная, запомни этот день! – в голосе его звучало уважение, сдобренное, похоже, толикой недоверия ко всему только что случившемуся. – Ты сумела удивить нашего и твоего царя.
– Как?! – Она почувствовала, что челюсть ее отвисает.
– Это был наш базилевс Митридат Дионис! Владыка Понта и иных земель… Помолись своим и нашим богам, чтоб он запомнил тебя. Твой супруг может стать навархом – нашему флоту не хватает моряков.
– Он и так наварх, – ошеломленно ответила Зиндра, в то время как Гипсикратия неслышимо шептала ей изнутри головы: «Молчи, молчи же, сущеглупая!»
– Есть разница, женщина: наварх на своем корабле, пускай таких кораблей у него целая дюжина, и наварх понтийского флота. Помолись об этом. Ну или… – усмехнулся вдруг Горгий и, оглянувшись по сторонам (рядом с ними уже никого не было), добавил вполголоса: – Помолись о том, чтоб базилевс забыл навсегда. Тебя и твоего мужа. Ибо царская любовь может быть столь же тяжкой, как и царский гнев…
* * *
Домой она возвращалась под воркование благополучно нашедшейся Геро, но ей было невесело. И чем дальше, тем больше.
Вот, значит, каков он, здешний царь. Не какой-то ксай, не князь-ардар и не архонтишка выборный, а сам базилевс! Хорошо еще Митридат был в благодушном настроении, а то вдруг бы она брякнула что-то неугодное государю?
И главное – надо ли рассказывать это мужу? Что скажет Теокл?
Но все же решила рассказать. Не разозлится же он – на нее Теокл злиться просто не умеет! А вот если узнает от кого-то другого, не дай боги, тут по-всякому может повернуться.
Супруг вернулся уже назавтра. За скромной утренней трапезой она, собравшись с духом, произнесла:
– Теокл, любимый… Надеюсь, ты простишь меня, но я вчера пошла на Автоликии…
– Ну, если только ты не попросила у распорядителей разрешения выступить, то прощу! – улыбнулся он.
– Нет. Но я встретила базилевса Митридата… и он со мной говорил, – сказала она, ощутив вдруг, как замерло сердце.
– Ты говорила с… с… самим базилевсом? – Гипсикратия даже испугалась: лицо Теокла стало вдруг очень напряженным. – Но… как?!
