– Я попытаюсь найти этого Мазарини, – сказал Лабрюйер. – Что вы успели сделать?
– В полиции мне сказали, что родственников мужа в Риге не обнаружено. Я побывала на кладбищах, в конторах. Таких людей не хоронили.
– Что вы еще сделали?
– Я каждый вечер хожу в театры, даже в Латышском обществе была, слушала какую-то русскую оперу, совершенно непонятную. Видите ли, Софи обожает театр. Если она в Риге – то обязательно ходит на спектакли. А одна она в театр не пойдет, значит, они придут вдвоем. Господин Гроссмайстер, что, если нам сегодня вечером отправиться в Немецкий театр? Все расходы я беру на себя!
– Нет, этого мы не сделаем. А сделаем вот что – вы мне дадите фотографическую карточку дочери…
– Но почему?..
– Потому что нас не должны видеть вместе, госпожа Крамер. Вы ведь хотите не скандал в театре устроить, а отвадить Мазарини от вашей дочери. Для этого нужно хотя бы собрать сведения о нем.
– Да, скандал в театре я бы непременно устроила, – призналась дама. – Я бы его убила!
– Доставайте фотографическую карточку дочери.
– Да, да, сейчас…
Ридикюль госпожи Крамер габаритами соответствовал хозяйке, и Лабрюйер не удивился бы, если бы оттуда явился парадный портрет в позолоченной раме.
– О мой бог, где же она, где же она? – бормотала дама, выкладывая на стол столько всякого загадочного снаряжения, что хватило бы Робинзону Крузо для освоения необитаемого острова. – О мой бог, я ее показывала одной особе и потеряла! Я верну карточку и отдам вам! А сегодня я сама пойду в театр. В Немецком театре дают оперу Верди… или не Верди?.. Какую-то итальянскую оперу дают, и я однажды слышала в антракте итальянскую речь. Оказывается, в Риге есть и другие итальянцы, кроме прощелыги Мазарини! И они ходят в театр, представляете? Я хотела спросить их о Мазарини, но в последнюю минуту поняла – соврут, черт побери, и еще раз побери!
– Значит, завтра утром я буду иметь честь навестить вас, – быстро сказал Лабрюйер. – Всего доброго, госпожа Крамер, приятно было познакомиться! Примерно в это же время, в вашем номере!
И он выскочил в коридор.
Дама вывалила на него столько разных сведений, что в них не мешало бы разобраться без суеты.
Поиск итальянцев в театре показался Лабрюйеру странным и подозрительным занятием. Ведь Минни и Вилли исправно бегают на все оперные спектакли, они бы заметили столь необходимых им итальянцев, однако этого не произошло. Возможно, госпоже Крамер просто повезло… или же госпожа попросту врет, но с какой целью?..
Нужно было посоветоваться – с кем?.. С Енисеевым? Лучше бы с Росомахой. Но формально наблюдательный отряд возглавлял Хорь. Впервые Лабрюйер подумал, что это просто замечательно. Нужно изложить все подробности странной встречи Хорю – а он пускай совещается с Горностаем.
Хорь, выслушав донесение, поступил именно так, как должен был бы поступить мужчина, влюбленный в хорошенькую девушку: он первым делом телефонировал Минни и Вилли, вызвав их на свидание. Одна без другой не пришла бы, и Хорь сказал:
– Слушай, Леопард, будь другом. Поведи куда-нибудь эту Минни, в лабораторию, что ли, всю нашу кухню ей покажи…
– А ты, не снимая юбки и парика, начнешь обхаживать Вилли? – прямо спросил Лабрюйер. – А потом ты, в своем природном виде, объяснишь Вилли, что был фотографессой-эмансипэ, на которую рижане ходили смотреть, как на дрессированного бегемота?
Хорь повесил голову. Ситуация и впрямь была самая дурацкая. Лабрюйеру стало жаль парня.
– Да отвлеку я эту Минни, отвлеку. Только что скажет Вилли, когда ты полезешь к ней целоваться?
– Девицы, между прочим, в щечку целуются!
– Ты еще успеешь как следует побриться.
– Черт!!!
Хорь исчез – со скоростью свиста умчался в лабораторию, куда была проведена вода, греть кастрюльку на спиртовке, взбивать пену помазком, готовить горячий компресс из мокрого полотенца, приводить свои щеки в поцелуйное состояние. Лабрюйер рассмеялся. Водевильное положение, в которое угодил Хорь, было воистину трагикомическим.
Вилли и Минни ворвались в фотографическое заведение вместе с начавшейся метелицей, обе – румяные, со снежинками во взбитых волосах; они с хохотом поочередно повернулись к Лабрюйеру спиной, чтобы помог раздеться, и он остолбенел – в воздухе запорхали их шали, взлетели и опустились куда попало шапочки, аромат нежных цветочных духов заполнил пространство салона.
Хорь выбежал к ним – уже без нелепого банта на груди, улыбаясь так, как будто ему принадлежало все счастье вселенной.
С немалым трудом Лабрюйер усадил молодежь возле столика с альбомами.
– Вы, барышни, ведь часто ходите слушать оперы? – спросил он.
– Да, конечно!
– Как же вы не обратили внимание на компанию итальянцев, которые бывают в Немецком театре?
– Как? У нас? Итальянцы?
– И в антрактах говорят по-итальянски.
– Не может быть!
Тут Лабрюйер узнал много нового о театральной публике.
Звонкоголосые барышни немного утомили его – ему казалось, что уже звенит в голове, в самой серединке.
– Не сходить ли нам сегодня на Верди? – спросил он.
– Сегодня, Верди? Но сегодня же нет спектакля!
В который уже раз за день Лабрюйер помянул тихий приют на Александровских высотах. Он решил, что утром все же сходит на встречу, но встреча, скорее всего, будет последней. Нельзя тратить время на безумных бабушек, когда столько дел.
Хорь меж тем сидел чуть ли не в обнимку с девушками и развлекал их историями из московской театральной жизни. Он несколько раз слушал в Большом театре Собинова – самого Собинова! – которого даже в «Ла Скала» петь приглашали. Минни и Вилли восторженно выпытывали подробности, они-то были знакомы с красавцем-тенором только по граммофонным записям.
Потом девушки, уговорившись о походе на «Демона», убежали.
Уж на что Лабрюйер не разбирался в дамских нарядах, а и он понял: придется срочно добывать приличное платье для Хоря, потому что одно дело – маскарад в фотографическом заведении, а другое – настоящий выход в свет, и он сам прекрасно понимает, что не должен своей внешностью и манерами опозорить спутниц. Они забрались в лабораторию и стали изобретать способ купить дамское платье на глазок, без примерки. Оттуда Хоря вызвал Пича, помогавший брату в салоне. Хоря срочно требовал к телефонной трубке Барсук.
– Да, так, – сказал Хорь. – Ну да. Я так считаю. Другого способа нет. Да, сегодня. Я там был, я знаю местность. Действуй. И Горностаю скажи – я так решил, так и будет.
Завершив короткий разговор, Хорь повернулся к Лабрюйеру.
– Я в ночь выхожу. Когда приду – сам не знаю. Может, утром, может, днем. Сейчас прилягу. Может, удастся поспать…
