– Я просил его о сводке происшествий.
– Он что-то списывал со сводки. Как вы договорились?
– Он мне телефонирует в салон.
– Тогда жди. А у меня дела.
Лабрюйер ушел в «фотографию». Клиентов не было. Ян скучал в салоне. Лабрюйер отправился в лабораторию, где у Хоря была стопочка книг, он хотел найти что-нибудь необременительное. Сверху лежал томик Бальмонта, Лабрюйер вспомнил, что там есть одно очень нужное ему сейчас стихотворение, и легко это стихотворение отыскал – оно было заложено конфетной бумажкой.
Тогда он, уверенный, что книжка принадлежит эмансипированной фотографессе, даже посмеялся, читая бальмонтовские строки. «Надо же, – подумал он, – кем себя воображает наша эмансипэ и какие фантазии роятся в ее голове…» «Она отдалась без упрека, она целовала без слов…»
А теперь он понял вдруг поэта, который мечтал о женщине без причуд, чья любовь проста и пряма, наподобие мужской: «Она не твердила: “Не надо”, обетов она не ждала…»
Не то чтобы Лабрюйер был таким уж великим любителем поэзии… Рифмованные строки сопровождали его всю жизнь, потому что он пел, и для него ритм, определяющий порядок слов, был совершенно естественным. Но часто слова романсов казались ему пошлыми и даже глупыми, их и музыка не спасала. Или же – их трагизм и страдальческие интонации казались ему попросту комичны.
Стихи Бальмонта прозвучали в душе всерьез:
…Она не страшилась возмездья,
Она не боялась утрат.
– Как сказочно светят созвездья,
Как звезды бессмертно горят!
Странным образом они стали стихами о Наташе Иртенской. О женщине, которая не боится говорить и писать о своей любви, хотя понять ее что-то больно сложно. А уж что отвечать – это, пожалуй, только Ольга Ливанова и знала…
И тут подал голос телефонный аппарат.
Это был Фирст.
– Вы были правы, со старухой что-то не так. У нас в управлении она ругается и галдит, как целая орава пьяных студентов, а выйдет – и словно подменили.
– Что было?
– Было то, что я пошел за ней и довел ее до Эспланады. Там она прогулялась вдоль аллеи с таким видом, будто кого-то ждала. Я, естественно, остановил ормана и встал с ним в переулке Реймера. Подъехала пролетка, подобрала нашу скандалистку и увезла. Я – за ней. Они – к реке, я – тоже. Они – в Задвинье, я – тоже. Они – через Петровский парк к Агенсбергу. Я – за ними. Они – остановились у Магдалининского приюта, я…
– Где?!
– У богадельни для старушек. Там они постояли, потом отправились к Калнцемской, попросили ормана остановить другого ормана, и одна из них пересела, но которая – я сразу не понял, у обеих пролеток верх был поднят, и стояли они вплотную. Та, которую наняли на Калнцемской, покатила к реке. А другая – к железнодорожному переезду. Разорваться я не мог, выбрал ту, что к переезду, и сопроводил до ворот завода «Мотор». И вот там из пролетки вышла дама. Не наша – другая. По осанке и походке – молодая, про телосложение ничего не скажу, они же теперь такие балахоны носят – не разобрать! И вот эта, молодая, подождала, из ворот выехал автомобиль черт знает какой марки, как ее. Автомобиль закрытый, как карета. Ей открыли дверь, она села, и ее увезли в сторону ипподрома.
– Ты сопровождал?
– Уже нет, мне нужно было возвращаться в управление. Письменный отчет нужен? И я на ормана потратился.
– Очень короткий отчет, главное – как выглядела молодая, во что одета. Приноси в мое заведение. Встретимся – рассчитаемся.
– Тогда – откланиваюсь.
Связь прервалась, а Лабрюйер так и остался стоять с трубкой в руке. Похоже, из нескольких дел, занимавших его, два явственно сливались в одно.
Фирст явился вечером.
– Вот, – сказал он, выкладывая на стол три листа, исписанных крупным разборчивым почерком. – Надеюсь, что за последние два часа никто никого не зарезал.
На одном листе были выдержки из сводки происшествий. Лабрюйер взял его с трепетом – нашла полиция два тела в подвале или еще не нашла. И вздохнул с облегчением: нет!
Сейчас время работало на него с Енисеевым – погода такая, что трупы не слишком испортятся, а следы за пару дней окажутся основательно затоптаны. Хотелось бы, конечно, поскорее узнать, чем отравили бедняг, но эти сведения никуда не денутся…
Тело Ротмана тоже, кажется, не фигурировало – был найден безымянный замерзший человек, но возраст и телосложение не совпадали.
На двух листах Фирст описал свою погоню за госпожой Крамер. Начало Лабрюйер пропустил, а вот описание женщины, с которой встречалась монументальная дама, его заинтересовало.
– Блондинка, среднего роста, среднего телосложения – а дальше? Чем она отличается от прочих блондинок этого славного города? Их же тут – сто тысяч, не меньше, – сказал Лабрюйер. – Я понимаю, что ты не мог разглядеть прыщик на лбу, но если судить по ощущениям – что ты о ней подумал?
– Подумал, что ей не меньше тридцати лет. Лицо такое – без этих девичьих щечек и кругленького подбородочка. Но бывают ведь и тощие девицы.
– Бывают…
– Еще – но это уже, глядя на нашу скандалистку. Она очень уж шустро подбежала к пролетке. Как будто ей приказали: сюда! И лицо немного испуганное…
– Очень хорошо. Жаль, Фирст, что ты не дама. Тогда бы ты дал полное описание ее туалета.
– Какой смысл? Ведь они все время переодеваются. Но вот что еще – она держится очень прямо. Вы же знаете – женщина с муфтой ходит, чуть наклонившись вперед. Это у них называется «летящая походка». А эта – как телеграфный столб…
– Столб? Так, может, она ростом выше среднего?
– Действительно. А одета, как все зимой, в темное. Муфта – кажется, каракулевая.
– Теперь – про автомобиль. Фирст, ты можешь выяснить, чья это колымага? За последние лет десять их столько развелось – каждый канцелярист скоро на своем «Руссо-Балте» кататься будет. Но я не думаю, что каждому позволено держать автомобиль на территории предприятия. Это, наверно, кто-то из инженеров или из администрации.
– Срочно?
– Чтобы не мешало твоей службе.
– И вот что еще! Она подъехала к определенному часу. Ждать ей пришлось минуты две. Наверно, поэтому она и скандалистка велели орману остановиться на углу Эрнестининской и Маргаритинской, они выжидали…
– И такое может быть, – согласился Лабрюйер, хотя близость приюта ему сильно не нравилась. – Итак, – вот два рубля, вот полтина – транспортные расходы.
– Благодарю.
– Как только будет свободное время – телефонируй. И договорись с кем-нибудь из молодых агентов, кто разбирается в автомобилях. Плачу, сам видишь, не скупясь.
– Вижу!
Фирст убежал, а Лабрюйер остался и долго таращился на донесение. Какая-то связь между убийствами в Агенсберге и двумя дамами, седовласой толстухой и тощей блондинкой, несомненно, была. Следовало возвращаться к прерванному розыску.
