Теперь нужно было убедиться, что блондинка, которую преследовал Фирст, и блондинка, которую сфотографировал Ян, одна и та же женщина.
Лабрюйер нанял Бертулиса Апсе на весь день и покатил к Полицейскому управлению. Там он увидел Фирста, бежавшего по коридору с какой-то корзиной.
– Карточки видел? – спросил Лабрюйер.
– Она самая! – ответил Фирст и исчез.
Лабрюйер пока не мог составить в голове полную картину из клочков и кусочков. Странная фрау Крамер, ее загадочный спутник, блондинка и слежка за «фотографией» как-то были между собой связаны, но как? Похожий на актера топтун – из этой ли компании, или ему дал задание кто-то вовсе неизвестный? Он вышел на Театральный бульвар, сер в пролетку и велел Апсе везти себя в Задвинье, на Нейбургскую.
Дом, у которого орман высадил блондинку, и впрямь был самый обыкновенный. Разве что недавно окрашен в приятный кремовый цвет и имел на всех окнах второго этажа красивые кружевные занавески. Это навело на мысль – не сдает ли хозяин комнаты служащей на «Моторе» молодежи? Туда ведь приехали работать инженеры из России, им хоромы в центре Риги ни к чему, а от Нейбургской до новых корпусов «Мотора» немногим более версты, в хорошую погоду пройтись – одно удовольствие.
– Ну-ка, вези меня кратчайшим путем к «Мотору», – сказал Лабрюйер.
Ему еще не доводилось бывать на заводе, и было страшно любопытно, что там да как.
Улицы в Задвинье чистили плохо, по обе стороны проезжей части тянулись высокие и длинные сугробы. Снег в них слежался до каменной плотности. Они были достаточно широки, чтобы два ормана разъехались без скандала, но более сложных маневров уже не позволяли.
Верх пролетки был поднят, так что Лабрюйер видел лишь дорогу перед собой. Навстречу неторопливо катила телега. Но сзади, судя по шороху шин, катил автомобиль, причем довольно быстро.
– Эй, Апсе, прими вправо! – крикнул Лабрюйер.
Пролетка покатила чуть ли не впритирку к довольно высокому сугробу.
А вот что было дальше – Лабрюйер так и не понял. Скорее всего, неопытный шофер открытого «Бенца», пойдя на обгон пролетки, не сразу догадался, что не успеет проскочить между пролеткой и телегой. Непостижимым уму маневром с поворотами он взлетел на сугроб и на нем остановился, сев брюхом машины на острый гребень. Три колеса вертелись в воздухе, четвертое касалось сугроба.
Шофер, вцепившись в руль, молчал. Пассажир тоже онемел, только таращился перед собой, выпучив глаза и приоткрыв рот. Оба еще не поняли, как им удалось вознестись на такую высоту.
– Эй, эй! – закричал кучер, осаживая крупную лошадь. Тогда Лабрюйер, велев орману остановиться, высунулся из пролетки и увидел дивное зрелище.
– Апсе, это же картинка из учебника Закона Божия! – воскликнул он. – Гляди, гляди! Ноев ковчег на горе Арарат!
Бертулис Апсе соскочил наземь и с любопытством подошел к Ноеву ковчегу. Вдруг орман громко расхохотался.
– Ты что? – спросил, выглядывая из пролетки, Лабрюйер.
– Ему тут до весны торчать! Пока снег не растает! – отвечал сильно развеселившийся орман.
– Ты проезжай вперед, а то и мы оба тут до весны застрянем, – сказал кучер. – Ты проедешь шагов на тридцать, дашь мне дорогу, а потом стой тут и веселись хоть до Янова дня.
– Он прав, – согласился Лабрюйер.
И тут пассажир заговорил.
– Помогите, ради бога! – сказал пассажир. – Я опаздываю! Я должен быть в дирекции завода ровно в десять!
Его немецкая речь была с акцентом – то есть рижанин, а Лабрюйер был потомственным рижанином в неведомом колене, сразу бы сказал: этот господин нездешний.
– В дирекции «Мотора»? Ну так прыгайте вниз, довезем, – ответил Лабрюйер. Пассажир, сорокалетний мужчина, был довольно худощав с виду и должен был соскочить без затруднений.
– Я не могу, я должен взять модель. Она за мной, на задних сиденьях.
И точно – там было что-то сложное, обернутое в холстину, длиной поболее аршина. Достать эту модель, извернувшись на переднем сиденье, шофер и пассажир могли бы, им это Лабрюйер и посоветовал, но пассажир боялся повредить свое сокровище.
– Модель хрупкая, ажурная! Ее нести надо, как младенца! – твердил он. – Трясти – боже упаси!
– Я подгоню пролетку вплотную, а вы ее примете на руки, эту штуку, – сказал орман Лабрюйеру.
– Но сперва давай пропустим телегу.
С превеликими хлопотами Лабрюйер, стоя одной ногой на подножке пролетки, а другой на сугробе, взял модель. Она оказалась легкой, почти невесомой.
– Теперь слезайте, сударь, – сказал он пассажиру. – Вам орман руку подаст.
– Нельзя, – возразил шофер. – Никак нельзя!
– Отчего же?
– Вес распределится иначе, автомобиль завалится!
– Ну и пусть заваливается, все равно ты его водить не умеешь! – воскликнул взволнованный хозяин модели. – Помогите, я не вижу, что там внизу…
Лабрюйер, которого очень забавляло это приключение, помог пассажиру поставить ногу на уступ сугроба, а дальше тот и сам довольно ловко спрыгнул наземь.
– Разрешите представиться – Гаккель, инженер, – сказал он.
– Гроссмайстер, владелец фотографического заведения, – ответил Лабрюйер.
– Господин Гроссмайстер, довершите благодеяние – довезите, ради бога, до «Мотора». Я опаздываю, а этот господин… – Гаккель имел в виду шофера. – Ему бы в цирке выступать!
– Да садитесь, бога ради. Но как вы свою модель повезете?
– На руках! Но придется ехать медленно.
– Вы же хотели быстро.
– Медленно. Ну так скорее!
– Я вас от самого «Руссо-Балта» вез, я нарочно через Московский форштадт и по реке ехал, чтобы по пустым улицам, чтобы модель не растрясти! – вдруг запричитал шофер. – Я спешил, я ваше приказание выполнял – скорее, скорее! Кто меня теперь отсюда снимет?!
– Я даже не представляю, как это сделать, – признался Лабрюйер. – Неизвестно, что там у вашего «Бенца» под брюхом. Вы-то сами знаете?
– Грузчиков надо прислать, – додумался Бертулис Апсе. – И дворников с лопатами. Подкопать сугроб, потом на руках перенести.
– Да едем же! – взмолился Гаккель. – На заводе найдем крепких парней, я им заплачу, так и быть!
Пролетка двигалась к «Мотору» презабавно – то быстрее, то медленнее, а углы огибала и вовсе с похоронной скоростью. Наконец показался каменный забор «Мотора». Лабрюйер поднял голову и увидел столбы дыма из высоких труб.
Он полагал, что тут и расстанется с Гаккелем, но Гаккель окликнул парня с тачкой, попросил зайти на проходную, назвал свое имя, и минут пять спустя ворота распахнулись.
Всякий завод – это город в городе. Лабрюйер, принюхиваясь к совершенно незнакомым запахам, с любопытством разглядывал широкие приземистые корпуса, толстые трубы котельных, улицы между корпусами, по которым возили в вагонетках и на тачках разноообразные предметы, ему непонятные, и чуть не бегом носился заводской народ. Его удивили было шинели и фуражки военных, но он вспомнил: заказы!
