Лавка отыскалась на Мостовой улице, бывшей, с учетом небольшого моста, как бы продолжением Выгонной дамбы, по которой Лабрюйер и был доставлен к Александровским высотам. Она как раз шла вдоль стены, окружавшей лечебницу, и дальше – к железной дороге и Кайзервальду.
Время было почти вечернее, в лавке скучала хозяйка, Лабрюйер явился нежданным развлечением, купил жестяную коробочку с монпансье – порадовать Пичу, а потом завязал разговор – не страшно ли молодой и красивой женщине жить по соседству с сумасшедшими.
– Не такие уж они сумасшедшие, – сказала хозяйка. – Иные даже совсем приличные господа, а лечат расстроенные нервы.
– Да, такое бывает. Хорошо, если у человека есть умные родственники, вовремя уговорят полечиться и еще карманных денег дадут. А ведь есть и несчастные, о которых позаботиться некому…
Лабрюйер вздохнул и возвел взор к низкому потолку лавки.
– Ох, да, есть, есть… – согласилась хозяйка.
– У моих знакомых сын в лечебницу попал. Студент, умница, медик, первым на курсе был, и надо же – заучился. Перестал понимать, где обычные люди, а где – больные, всех лечить пытался. Так со всеми книжками его в лечебницу и свезли.
Это была ловушка – хозяйке следовало вспомнить про другого студента. Но она заговорила о постоянном жителе Александровских высот – маленьком и щупленьком старичке, отчего-то вообразившем себя драгунским капитаном.
– Так-то он обо всем хорошо рассуждает, знает, который день, которого числа, его гулять отпускают, знают, что всегда вернется. А как вспомнит, что он драгунский капитан, так и начинает чушь нести, бедненький. И дамы все от него без ума, и государь император его крестом наградил.
– И что же, неисцелим?
– Неисцелим…
– И сюда, к вам, захаживает? Как же он через забор перелезает?
– На Аптекарской ворота и калитка есть, иногда через нее можно проскочить, а подальше две доски в заборе расшатаны, снизу гвозди вынуты, они раздвигаются и можно пролезть. Да вы не бойтесь, ничего страшного! Они тихие, буйных держат взаперти. И они далеко не уходят. Здешние их знают и молчат. А если уйдут подальше – их сразу заметят, на них же больничные халаты и колпаки.
Слово за слово – Лабрюйер узнал все, что только мог, про нравы Александровских высот. И у него в голове стал складываться план.
Возвращаясь, он чувствовал себя Змеем Горынычем: одна голова готовила штурм Александровских высот, другая маялась от острой зависти к молодым офицерам и инженерам, обсуждавшим модели гидропланов. Он тоже хотел быть таким – не очень опытным, но целеустремленным, убежденным в своей правоте, немного идеалистом и романтиком на службе Отечеству. Но, видимо, при его ремесле идеализм выветривался еще до тридцати, а оставалось что-то малопонятное – то, чем иногда бравировал Енисеев, рассуждая о высоких материях. Третья голова ошалело повторяла: Наташа, я пишу тебе эти строки, Наташа, я пишу тебе эти строки…
Подъезжая по Выгонной дамбе к Ганзейской улице, Лабрюйер велел орману ехать помедленнее. Хотя уже давно стемнело и Сенька Мякишев наверняка ждал в фотографическом заведении, Лабрюйер все же глядел по сторонам – вдруг в свете фонаря мелькнет полуцыганская физиономия. Тогда можно было бы прихватить парня с собой.
Но не Сеньку он увидел, а Лореляй.
Хотя приличной даме не положено стоять на тротуаре, пусть даже с другой приличной дамой, потому что это удел проституток, Лореляй явно плевала на правила хорошего тона.
– Ну-ка, шагом, – велел орману Лабрюйер и внимательно разглядел дом, возле которого Лореляй затевала свои проказы. Он подумал: «Вот тут, скорее всего, не гостиница, потому что нет вывески, но и не квартиры добропорядочных бюргеров, потому что у тротуара стоят два автомобиля и три конных экипажа». Скорее всего, богатые меблированные комнаты, решил Лабрюйер, и нанимают их дамы известного поведения…
Надо полагать, эти дамы берут с поклонников побольше, чем проститутки с Канавной улицы, и берут красиво – драгоценностями, так подумал Лабрюйер и пожелал Лореляй удачи. Пусть ее ловкие пальчики сумеют молниеносно вынуть из ушей зазевавшейся хмельной барышни алмазные сережки! Барышню не жалко – не тяжким трудом сережки добыты.
– На Александровскую, – приказал он Бертулису Апсе. И тот чуть ли не за десять минут его туда доставил.
В лаборатории Лабрюйер обнаружил Хоря, одетого по-мужски, и очень довольного Сеньку. Хорь учил его проявлять и закреплять отпечатки на карточках, и Лабрюйер впервые пожалел товарища по наблюдательному отряду, от души пожалел: ему, видно, сильно недоставало компании сверстников.
– Ну, Мякишев, докладывай, – сказал он.
Сенька выложил перед собой листок с планом, вычерченным рукой, которая не часто бралась за карандаш.
Дом, возле которого караулила жертву Лореляй, действительно предлагал во втором и в третьем этажах меблированные комнаты. По соседству, на Охотничьей, располагалась гостиница, чуть подальше можно было снять скромную комнату и даже угол в подвале. Других мест, где бы мог поселиться приезжий, Сенька не обнаружил.
– Хорь, нужны еще карточки с блондинкой, – сказал Лабрюйер. – Завтра ты, Мякишев, пойдешь искать женщину. Может статься, ты ее не найдешь, но нужно убедиться, что ее в тех краях нет. Спрашивать будешь так: ее возил орман Бертулис Апсе. А фотографическую карточку дал тебе один господин. И, если начнут расспрашивать, дай понять, что все дело в господине, дама от него сбежала, а он ее ищет. Может, жена, может, сожительница, кто их разберет. Понял?
– Да понял…
– Если скажут, что живет там-то и там-то, постарайся увидеть и убедиться, что она.
– Ты действительно полагаешь, что между блондинкой, Ротманом и «черепом» есть какая-то связь? – спросил Хорь.
– Явной вроде бы нет. Но «череп» выследил Ротмана и не постеснялся караулить его с револьвером возле самого жилища. Если «череп» или сам ходил за Ротманом, или кого-то посылал, то он знает, что Ротман побывал в нашем заведении. А он – не тот человек, чтобы заказывать карточки для подарков родне. То есть «черепу» могло стать любопытно, зачем он сюда приходил и не будет ли от нас какого вреда. Блондинка, возможно, и раньше тут мельтешила, просто мы ее не заметили. А вот что бы могло объединять сумасшедшую фрау Крамер, «черепа» и блондинку – этого я даже предположить не могу.
– Вот как ты комбинации составляешь…
– Да они сами составляются.
– Ловко…
– Обычное дело. Очень удобно шахматные фигурки использовать. Вот у нас на доске блондинка, «череп», Ротман и фрау Крамер. А вот еще одна фигурка – некая Матильда, у которой Ротман, возможно, прячется. Хм, Матильда… Тут я попробую расспросить одного человека. Но сейчас – пора ужинать и спать. Завтра с утра много дел.
– Где будет жить Мякишев?
– Я придумал, где будет жить Мякишев. Сегодня еще здесь переночует, а завтра устроим ему новоселье.
