– Замерзнем к чертовой бабушке, – ответил Росомаха. – Ведь заводской гудок еще не скоро. И нам даже не первый гудок, а второй нужен.
– Чтобы гудок загудел, нужно сперва котельную раскочегарить, – разумно заметил Вилли Мюллер. – Заводскому гудку место на крыше котельной.
– Ну вот сейчас Мякишев этим и займется.
Утренних гудков было два – первый заменял рабочим, не имеющим будильника, петуха, а второй, примерно полчаса спустя, означал начало рабочей смены, и к этому времени живущие по соседству рабочие уже не проходили, а пробегали через заводские ворота.
– Поторопились мы, – проворчал Росомаха. – И схлопочем горячку…
– Есть мысль. Отсюда до Зассенхофа и версты не будет, – сообразил Лабрюйер. – А там кирпичный вокзал, который отапливается. Вовсе незачем мерзнуть вдвоем. Я сейчас останусь, поброжу тут, а через полчаса ты меня сменишь.
– А если ты пойдешь топтать землю за кем-нибудь? Как я тебя отыщу?
– На маршруте от Нейбургской до «Мотора». Ну, поезжайте.
«Руссо-Балт» укатил, Лабрюйер остался.
Вспомнив молодость, когда ему, начинающему полицейскому агенту, и на дереве по два часа сидеть приходилось, он стал искать наблюдательный пункт и первым делом подумал о «Панар-Левассоре». Автомобиль был роскошный – имел четырехместный кузов и не брезентовый верх, как у орманской пролетки, а настоящую крышу и застекленные окна. При свете фонарика, ловкости рук и особом навыке можно было отворить дверцу и забраться вовнутрь. Дверца открылась удивительно легко.
Мягкие кожаные сиденья промерзли насквозь. К ним и прикоснуться было страшно. Лабрюйер, опершись рукой о переднее сиденье, посмотрел, нет ли на заднем какого-нибудь пледа или ковровой полсти, как бывает у орманов.
На заднем сиденье лежал здоровенный тулуп. А в тулупе, если прислушаться и уловить дыхание, – спящий человек. Высокий воротник прикрывал всю голову, имелась лишь щелочка для носа.
– Ничего себе… – пробормотал Лабрюйер.
Он вылез из автомобиля, прошелся взад-вперед, обошел дом, увидел в двух окнах свет – там кто-то, возможно, уже готовился к трудовому дню. Но стоять зимней ночью, как телеграфный столб, удовольствие сомнительное – даже в теплых сапогах ноги у Лабрюйера немного зябли. Он решил опять пройтись и подошел к автомобилю.
Там его ждал сюрприз. В кузове пронзительно задребезжало и тут же смолкло. Лабрюйер шарахнулся и не сразу понял, что этот страшный звук издает обычный будильник, у него у самого был такой же.
Он отскочил и чуть ли не по воздуху перенесся за угол дома.
Дверца автомобиля отворилась, оттуда с трудом выбрался человек в тулупе. И тут же Лабрюйер послал ему в лицо луч электрического фонарика.
– Фирст! – воскликнул он, сразу выключив фонарик.
– Вы, Гроссмайстер?
– Кто же еще…
– Сюда, скорее…
Они сперва спрятались за автомобилем, потом перебрались за сарай.
– Я тут со вчерашнего вечера торчу, – докладывал Фирст. – Знал, что придется ночевать, разжился тулупом. Слушайте – там, на втором этаже, живет блондинка, которая вам нужна. Она приезжает то одна, то вместе с кавалером. Он остается ночевать. Автомобиль – его. Я не уверен, что кавалер служит на «Моторе», хотя тогда, помните, он тогда выехал со двора «Мотора». Хочу в этом убедиться.
– А как? Если он утром поедет на службу, ты же за ним не побежишь.
– Зачем бегать? Все гораздо проще. Я посоветовался с нашими шоферами, они объяснили, какой проводок выдергивать… Глядите…
Фирст, скинув свой неуклюжий тулуп, в котором впору было на Северном полюсе ночевать, подбежал к автомобилю, приподнял капот, запустил туда руку, пошарил и действительно что-то дернул. Потом, очень довольный, вернулся к Лабрюйеру.
– Получилось!
– И что дальше?
– Я же говорю – два дня тут околачивался, кое-что разведал, просто сразу не докладывал. Кстати, я уже начал писать отчет о расходовании денежных средств.
– Сможешь сегодня сдать?
– Думаю, что смогу. Так вот – «Мотор» построили на отшибе, рабочие в основном селятся поблизости, а кто с правого берега Двины добирается, так те или трамваем едут, но от трамвая далековато идти, или на своих автомобилях, или помесячно нанимают ормана. Орману выгодно – утром запрягаешь, и сразу тебе седок, кунд. Другое дело – что от завода до хотя бы Агенсберга идти порожняком. Сейчас наш кавалер попрощается с дамочкой, выйдет – а мотор-то не работает. До завода недалеко, он побежит пешком, я – за ним. Если он служит на заводе, то войдет в ворота, и тут уж я придумаю, как у рабочих узнать его имя. А если нет – то, значит, он возьмет ормана из тех, что привезли кундов, и поедет куда ему надо. А я возьму другого ормана, покачу следом и разберусь, где этот любовник служит.
– Очень хорошо, – согласился Лабрюйер. – А я тогда тут останусь, попробуем разобраться, что за дамочка и какой в ней тайный смысл…
Тут раздался первый гудок, более похожий на мощный свисток. Он долетел издалека, и в соседних домишках минуту спустя стали зажигаться окна. Кое-где встали спозаранку, и гудок лишь намекал, что пора поторопиться.
Они прождали минут двадцать, Фирст – в тулупе, Лабрюйер – в теплой тужурке. Наконец кавалер вышел. Был он довольно высокого роста, крепкого сложения, в длинном пальто, словом – монументален. Он как следует раскрутил торчавшую спереди ручку стартера, чтобы завести двигатель, результата не добился. Подняв капот, он что-то потрогал внутри, но, не имея фонарика, понять, в чем беда, не сумел. Выругавшись, он поспешил к «Мотору» пешком.
– Ну, с Богом, – сказал Фирсту Лабрюйер. Тот сбросил ему на руки тулуп и, выждав немного, поспешил следом за кавалером, а Лабрюйер с истинным восторгом влез в тулуп. И надо же – минуты три спустя примчался «Руссо-Балт» с Мюллером и Росомахой.
– Тебе тут оставаться не стоит, – узнав новости, сказал Росомаха. – Тебя она видела, а меня, надеюсь, нет. Так что останусь я, а ты поезжай к «Мотору». Вилли, ты что?
Мюллер не мог спокойно смотреть на «Панар-Левассор», ему непременно нужно было познакомиться с автомобилем поближе. Электрический фонарик у него имелся, и он мог с наслаждением изучить мотор.
– Перестань, – попросил Лабрюйер. – И фонарик потуши. Из окошка же видно, как чужой человек в моторе копается.
– Вот! – воскликнул Вилли. – Вот он!
– Сумасшедший… – пробормотал Росомаха и вдруг кинулся к «Панар-Левассору»: – Ну-ка, покажи!
– Держи фонарик!
Дальше они возились с мотором уже в четыре руки.
Наконец они угомонились. Росомаха был оставлен с тулупом – ждать, пока из дома начнут выходить женщины и явится дворник. Судя по опрятному виду дома и красивым занавескам, там жили приличные люди, державшие кухарок, а то и горничных. Если же комнаты сдавались – тем более требовалась прислуга, чтобы содержать их в порядке.
