– Пойду я, пожалуй. Спокойной ночи, Хорь.
– Какая там спокойная… Мне еще сочинительством заниматься.
На следующий день Хорь рано утром, еще в потемках, прибежал в фотографическое заведение, чтобы продиктовать по телефону свое донесение стенографисту. Показываться в таком виде семейству Круминей он не желал. Лабрюйер встретил его, когда он возвращался обратно, и вразумил: можно же наложить на глаз повязку и сочинить какое-нибудь хитрое глазное заболевание.
– Я болван, – ответил на это Хорь. – Матерь Божья, какой же я болван!
– А что такое?
– У меня нет бинтов! Нет, ты можешь это себе представить? У меня нет бинтов! Нет, ты это можешь…
– Значит, ты сейчас прикажешь подчиненному сбегать в аптеку и принести бинты! – сурово оборвал его Лабрюйер.
И, не дожидаясь приказа, повернулся и пошел к ближайшей аптеке на углу Александровской и Столбовой.
Ему было смешно – в самом деле, отряд должен иметь все медицинское хозяйство. Выходит, отряд состоит из пятерых разгильдяев. Нет, из четырех – Енисеев, самый опытный из всех, знал, что бинты, йод, вата, свинцовая примочка, морфий рано или поздно понадобятся. Стало быть, хотел, чтобы Хорь набил очередную шишку, но это уж чересчур – речь идет о здоровье людей, а может, и о жизни…
Накладывать повязки Лабрюйеру доводилось. Тут была самая несложная, а его как-то обучили даже делать «шапочку Гиппократа». Хорь долго вертелся перед зеркалом, натягивая парик так, чтобы прядь как можно ниже спускалась на забинтованный глаз. В «фотографии» он засел в лаборатории, а в салоне не появлялся.
На следующий день Лабрюйер заспался и пришел в «фотографию» позже всех.
– Я принял телефонограмму для тебя, – сказал Хорь Лабрюйеру. – Вот. Читай. Она длинная, а смысл такой: «Лизетту» в Выборге опознали, она швартовалась там примерно в то же время, когда пропала девочка. А вот рожу Розенцвайга не опознали. Согласись, физиономия у него приметная, такие кудряши не каждый день попадаются.
Лабрюйер молча прочел телефонограмму.
– Сидел в каюте и не высовывался, что ли? – спросил он. – Или даже вовсе не добрался до Выборга, а ждал где-нибудь в Котке. Тогда, значит, сидел там в гостинице и ждал добычи. Хорь, не удивляйся – ему могли поймать девочку в соответствии с его вкусами. Значит, нужно связаться с Коткой. Это – раз. Два – узнать, кто нанимался на «Лизетту» матросом.
– Хочешь сказать, что он нанял какого-то подлеца?
– Похоже на то. Или даже двух. Нам опять нужен Пича.
– Хочешь послать его на Кипенхольм?
– Он там с кем-то подружился. А пользоваться «Атомом» мы его обучили. Ян! Эй, Ян! Сбегай, позови братца!
Пича сидел дома и делал уроки. Он примчался, безмерно благодарный, что спасли от тетрадок и присмотра строгой матушки.
– Хочешь опять съездить на Кипенхольм? – спросил Лабрюйер. – Возьми с собой Кристапа, вдвоем ехать веселее. И «Атом» я тебе дам. А дело будет такое – отыскать того парня, у которого на дворе зимует «Лизетта»…
– Это Матис Витинь!
– И узнать, кого из островитян нанимали матросом на эту «Лизетту». Чтобы ему приятнее было помогать, потрать на него пару кадров. Пусть позирует на фоне «Лизетты». Обо всем его расспросите. Но сами с тем матросом не встречайтесь. Просто запомните имя, а потом запишите. Это надо сделать быстро, так что в школу завтра не пойдешь.
– Господин Гроссмайстер, Матис уже служит в Балластном порту, помогает на дровяном складе. Днем он, наверно, занят.
– Ну, значит, найдите его на складе, там изведите пару кадров. С орманом я рассчитаюсь сам, а это – вам с Кристапом, – Лабрюйер вручил Пиче два гривенника.
Потом он поехал на трамвае искать Мартина Скую. Возле Немецкого театра ормана не было, но его товарищи обещали передать, чтобы немедленно мчался в «Рижскую фотографию господина Лабрюйера». Скуя прибыл вечером и получил задание: утром увезти мальчишек, днем привезти, а пока они носятся по Кипенхольму, съездить к теще, разведать – что там творится в доме, где живет дочка покойного Лемана.
– Леопард, твоя погоня за маньяком из тебя самого скоро сделает маньяка, – сказал Хорь.
– Может быть, – согласился Лабрюйер. – Но я уже не могу перестать. И, в конце концов, велики шансы, что Эвиденцбюро получает сведения от Розенцвайга. Он же и на «Моторе» бывает, и на «Унионе» у него наверняка служат бывшие однокашники.
– Ты думаешь, что этот херувимчик и в расстрелах замешан, и девочек убивал?
– Почему бы нет? Убийца – это… Хорь, я их повидал больше, чем ты… Это не совсем человек. Я видел женщин-убийц – одна была редкая красавица, тонкая, изящная, прямо статуэтка. Я видел мальчика, лет четырнадцати, который убил двух младших братьев. В гимназии был первым учеником в классе… Убийца – не обязательно небритый детина, который скалится, как шимпанзе, и показывает клыки. Феликс Розенцвайг может оказаться большим любителем предсмертных судорог…
Четверть часа спустя объявился Росомаха – телефонным образом.
– Я отыскал синий «Руссо-Балт», – сказал он. – В Кайзервальде. Я нашел место, где он стоит, пока им не пользуются. Это недалеко от складов джутовой мануфактуры.
– Ты молодец! – воскликнул Хорь. – Но почему там?
– Вот на этот вопрос я и пытаюсь ответить. Акимыч ведет наблюдение за Шмидтом. Этот Шмидт живет в самом конце Суворовской улицы, чуть ли не напротив монастыря. Розенцвайг, кстати, живет на Дерптской улице – примерно там, где она упирается в Ревельскую. Нашли и жилище Рейтерна – на углу Мариинской и Малой Невской.
– Луговская и Петерсон – в Задвинье, Розенцвайг и Шмидт – неподалеку от мест службы, Рейтерн – на Мариинской. Кто же в Кайзервальде поселился, будь он неладен?!
– Хорь, погоди, не вопи, – одернул командира Лабрюйер, державший возле уха отводную трубку. – Прикажи Горностаю – пусть узнает о родителях наших красавцев. Они в таком возрасте, что родители еще живы. У Рейтерна – так уж точно. Где-то же они живут.
Он говорил так, чтобы его слышал и Росомаха.
– Росомаха, загляни вечером к Горностаю, объясни ему задачу, – сказал Хорь. – И напомни, что нам нужен Эрнест Ламберт. И попробуй понять, что там, у мануфактуры, делает этот синий «Руссо-Балт».
– Хорошо. До связи.
Утром мальчишек снарядили в экспедицию и предупредили – если из-за «Атома» возникнет драка, обоим достанется на орехи, а фотографический аппарат они будут видеть только издали.
Днем Лабрюйер принял телефонограмму из Осведомительного агентства. Она была предельно лаконична: «Мнимого Собаньского взять и сдать в полицию по подозрению в убийстве».
– Это значит, что он нужен в столице, – сказал Хорь. – Вот и все. У них свои планы, а вся наша суета – коту под хвост.
– Обидно?
– Да… И – нет. Веришь ли – мне уже во сне все это снилось! Как мы сидим и изобретаем возможности использования Собаньского. Значит, не понравилась наверху моя идея сделать из него наживку…
