– Нет!
– Краузе выгораживал Рейтерна? Все-таки сын члена городской управы…
– Говорю же вам – Рейтерн там был, может, раза два.
– Но и это могло пойти ему во вред. Кто дал деньги, чтобы внести залог за Берзиня?
– Шмидт – он землю продал, он в наследство землю получил…
– Значит, его совесть крепко нечиста?
– Откуда я знаю! И там еще один человек был, тоже из анархистов. Они все это начали, расстрелы – это их любимое занятие! А потом сбежали!
– Рейтерн деньги для залога не давал?
– Да говорю же вам – Рейтерн не такой дурак, чтобы в эти игры играть! Он всегда о своем будущем беспокоился. Ему же прямая дорога в городскую управу. Это у них наследственное.
– Но имя Рейтерна потом, во время процесса, прозвучало.
– Да там такие процессы были – всех студентов политехникума перебрали, искали, кто привез шрифты для типографии. На Гертрудинской полиция нашла тайную типографию, там листовки печатали, брошюры. Я думаю, старый Рейтерн его и дочку подальше отправил, где-то они отсиживались.
Как ни ставил Лабрюйер вопросы, Ламберт твердил одно: Розенцвайг и Шмидт были замешаны в темных делах комитета, Теодор Рейтерн – нет.
С тем Лабрюйер с Хорем и ушли, пригрозив Ламберту: будет много болтать – неприятности гарантированы.
– Черт бы побрал этого Краузе, – сказал Лабрюйер, когда Скуя уже гнал пролетку по Романовской. – Вот чуяло мое сердце…
– Что оно чуяло? – спросил Хорь.
– Знаешь, на допросах иногда бывает – жулик пробует придумать такой ответ, какого ты от него ждешь. Проклятый Краузе как-то уловил, что мы хотим услышать фамилию Рейтерна.
– Нужно поговорить с Росомахой.
– Нужно. Росомаха теперь где-то в Кайзервальде. По-моему, ему надо там снять на пару недель комнату, чтобы не мотаться взад-вперед.
– Но что такое может быть в Кайзервальде?
– Мы выследили Луговскую и Петерсона, можно их хоть завтра брать. Но у нас имеются третий и четвертый агент Эвиденцбюро. Возможно, и пятый. Вилли… Вильгельмину увезли явно в Кайзервальд.
– То есть третий – госпожа Лемберг?
– Четвертый – госпожа Крамер. Хотел бы я знать, чем она сейчас занимается. Пятый, возможно, главный. Пока мы этого не поймем, мы ничего предпринять не сможем. Он, как подсказывает логика, где-то сидит, не высовываясь, и руководит остальными. Они всюду суют нос, приносят сведения, он как-то эти сведения переправляет в Вену. Вот что – нам нужна женщина. Женщина-агент, которая могла бы ходить по спектаклям и ловить госпожу Лемберг.
– Не только госпожу Лемберг. Не забывай про Минни, Хорь. Что мы про нее знаем? Она – дочка зажиточных господ, настоящая девица на выданье из хорошей семьи, и она с детских лет подруга Вилли, если, конечно, не врет. Женщина-агент нужна, чтобы познакомиться с Минни. Скажи, у вас, то есть у нас, готовят девиц для таких поручений?
– Используют осведомительниц сыскной полиции. Там попадаются очень милые особы, многие служат не столько ради денег, сколько из интереса – если есть склонность к авантюрам. Я знаю одну подходящую! – вспомнил Хорь. – Представь, актриса провинциального театра…
– Представил, – буркнул Лабрюйер.
– Лет ей тридцать, не замужем – вот как-то ухитрилась не выйти замуж. На главные роли в водевилях не претендует – для ролей хорошеньких девиц уже стара, а для комических старух молода. Она проходила свидетельницей по какому-то делу и обратила на себя внимание самого господина Кошко, когда он служил в столице. Сперва ей давали небольшие поручения, потом… ну, ты сам понимаешь… Она вместе со мной училась фотографии. Вот надо бы ее сюда заполучить!
– Ты сильно ею увлекся?
– Да не так чтобы сильно. Ну, кое-что между нами было, если тебе так уж любопытно. Начальство знало! – Хорь начинал злиться. – Да, когда я о ней подумал, у меня и это было на уме! Да, я хочу, чтобы она приехала! Хотя бы ненадолго!
– Ну так делай запрос, – сказал несколько удивленный Лабрюйер.
Хорь влюбился в Вилли – это всем в отряде было понятно. Нельзя в двадцать два года ходить невлюбленным – такое не к добру. А вот сейчас ему вдруг загорелось вызвать в Ригу давнюю подругу – решил таким образом вытеснить из сердца Вилли, что ли? Спорить с Хорем Лабрюйер не стал – может, и впрямь другого способа нет. А женщина в отряде нужна – раз уж у противника столько дам. Две пожилые, одна – средних лет, да еще одна молоденькая, и непонятно, какую роль играет Минни…
Хорь действительно написал, а потом продиктовал стенографисту свой запрос: для оперативной работы с разрабатываемыми объектами необходим агент женского пола. Он перечислил качества: возраст не более тридцати двух, чтобы могла найти общий язык с молодыми девушками, приятная внешность, интеллигентность, хотя бы поверхностное знание музыки.
– Завтра идем изучать Кайзервальд, – сказал Хорь. – Возможно, ты изваляешься в снегу. Так что надевай штаны попрочнее, чтобы не сразу отсырели.
– А обувь?
– Сапоги. Ременные крепления я тебе сам подгоню. Лыжи уже у Росомахи.
Скуя отвезет нас к Зоологическому саду, а заберет два часа спустя у джутовой мануфактуры. Как раз успеем прогуляться мимо всех вилл и этих маленьких усадебок.
– И мимо причалов Императорского яхтклуба.
– Думаешь, там, на причалах, сидит твой маньяк?
– Я хочу посмотреть на тех, кто их охраняет, и сфотографировать.
– Да, «Атом» мы с собой возьмем, и я даже вот что решил – мы купим второй «Атом». Бинокль тоже может пригодиться. И револьверы!
– А не хочешь ли приобрести для отряда браунинги?
– Нам нужно оружие, которое не дает осечек.
Зимний Кайзервальд был удивительно хорош, и невысокие елочки в белоснежном уборе сразу навели Лабрюйера на мысль о фонах.
– Вот этот пейзаж надо бы снять и отдать нашему мазиле, пусть увеличит, – сказал он.
– Так удобно? Привстань на носки, – ответил Хорь; стоя на корточках, он затягивал ременное крепление на правом сапоге Лабрюйера.
– По-моему, удобно.
– Вот, гляди, хорошая лыжня. Иди спокойно, спешить нам некуда… гляди!..
Лабрюйер увидел девушку-лыжницу, съезжающую с невысокой горки. Девушка была в очень толстом свитере с высоким воротником и теплой юбке, а под юбкой – заправленные в ботинки шаровары.
– Красавица, – согласился он.
– Ага. Здесь, я смотрю, многие катаются. Вон, видишь, там еще лыжня. Ну, с Богом!
Хорь заскользил вперед – шел не слишком размашисто, чтобы дать Лабрюйеру возможность освоиться с неуклюжей деревянной обувкой. А Лабрюйер, поняв, что на прямой лыжне грохнуться затруднительно, наслаждался морозным воздухом, имевшим тут, в Кайзервальде, какой-то особенно хмельной вкус. Скорость также радовала – неутомительно, однако быстро Лабрюйер катил по лыжне и, освоившись, стал таращиться по сторонам.
