– В Швеции он нам не опасен. Сейчас другая задача – синий «Руссо-Балт», – спокойно ответил Хорь. – Если наши австрийские друзья будут на нем уходить, мы должны задержать его и взять экипаж живьем. Или с мелкими повреждениями.
– Так волчью яму заранее нужно было рыть.
– Зачем? У нас есть три гранаты. Если взорвутся под капотом, останется только вытащить людей из автомобиля.
– Сам автомобиль не взорвется?
– Вот и я этого боюсь. Но есть еще одна возможность – если верно рассчитаю. И нужно там быть заблаговременно.
– А если они будут уходить не этой дорогой?
– Там не так много переездов, а «Руссо-Балт» – не заяц, чтобы через рельсы скакать. Конечно, они могут свернуть в лес – и там застрять. Росомаха все возможные маршруты на лыжах с картой в зубах пробежал. Могут по замерзшим болотам долететь сгоряча до речки Егель и с берега на лед кувырнуться. Но скорее свернут налево, чтобы по ровной дороге через переезд выкатить на Петербуржское шоссе и там развить приличную скорость. Этого допустить нельзя.
– А Мюллер на что?
– А ты представь, что у них мотор мощнее, чем у Мюллера. Не будем рисковать, а пойдем, как задумано, навстречу нашим.
– А я тебе говорю – нужно связаться с группой, которая после полуночи идет брать Розенцвайга и Шмидта! Пусть бы заодно и Рейтерна прихватили! Хорь, я клянусь тебе чем хочешь, – сведения утекали через Шмидта и Рейтерна, а Розенцвайг… ну, Розенцвайг по простоте что-то Рейтерну выбалтывал, ведь они друзья!..
– Поздно. Понимаешь, поздно.
И в самом деле – пролетка уже миновала фабрику Лейтнера, уже близко были «Феникс» и «Унион».
– Рейтерн нам нужен. Если он работал на Эвиденцбюро – то только он знает, кто из мастеров был подкуплен, чтобы вынести чертежи «гнома». Нельзя же такого человека оставлять на «Моторе»!
Лабрюйер бил по больному месту. Хорь просто обязан был вспомнить сейчас свою неудачную операцию и что-то предпринять.
– Поздно. Леопард. Тут мы телефонных аппаратов сейчас не найдем. Нужно быть у переезда заблаговременно. У нас не будет связи с товарищами, и если они поднимут зверя слишком рано, мы не должны его упустить.
Лабрюйер видел – он вспомнил, но он выучился держать себя в руках, так выучился, что можно позавидовать. И этот пустой взгляд, и этот тусклый голос – впору старому опытному агенту вроде Енисеева, а не мальчишке, который совсем недавно срывался и кричал. Хоря словно подменили. Может быть, он репетировал этот взгляд и голос перед зеркалом – с тем же упорством, с каким стоял по ночам, держа утюг в вытянутой руке.
И они молчали, пока Скуя не остановил пролетку возле фабрики Гловера. Оттуда вела дорога к переезду и далее – через небольшой лесок к берегу Штинтзее.
– Ну, выходим, – сказал Хорь. – Мартин, ты говорил, тут где-то корчма с конюшней есть? Вот туда поезжай. И каждый час наведывайся к переезду. Если до трех ночи ничего не случится, поезжай домой. Леопард, пристегивай крепления.
Глава пятнадцатая
Обе дороги были пусты – и Петербуржское шоссе, и та, что вела к озеру. Лабрюйер и Хорь неторопливо шли на лыжах к переезду, потом – к леску. Времени было с избытком. Там, где начинался лес, они остановились.
– Как тихо, – сказал Лабрюйер. – В городе такой тишины не бывает.
– Да, – согласился Хорь. – Люблю лес в такие вот лунные ночи. Ну, вот здесь, пожалуй, мы можем их перехватить, очень удобное место. И Господь луну нам в помощь послал, обойдемся без фонарей.
Он был экипирован – как на войну: полушубок перехвачен широким кожаным ремнем (Лабрюйер подивился тонкой, как у балерины, талии), на ремне – три ручные гранаты, револьвер в кобуре и охотничий нож – с таким, пожалуй, и на медведя идти можно.
Лабрюйер, как и Хорь, прикрепил кобуру к ремню и насыпал чуть ли не полные карманы патронов. Ножи он тоже взял – «финочку» и трофейный австрийский штык-нож, унтер-офицерский, с загнутым «усиком» и скобкой для темляка. По приказанию Хоря он взял с собой и наручники – на две персоны.
– Если придется бросать гранату – увидишь, что я замахиваюсь, кидайся в лес, залегай за деревом, – велел Хорь. – Я-то прыжком уйти успею. Там так осколки полетят – лучше не подворачиваться.
– Спаси и сохрани.
– Вот именно.
Они постояли, прислушиваясь, и вдруг разом повернулись друг к другу.
– Орет кто-то, – сказал Хорь.
– Точно, орет, – согласился Лабрюйер.
– Заблудился в лесу, что ли?
– В том лесу невозможно заблудиться. Он величиной, пожалуй, с Верманский парк вместе с Эспланадой. И озеро посередке, Эйхензее. Озерцо, точнее. В ширину и сотни сажен не будет. Если по берегу идти в любую сторону – в худшем случае обойдешь его и через четверть часа выйдешь к железной дороге.
– А в лучшем?
– Через пять минут. От его южной оконечности до насыпи шагов, наверно, с полсотни.
– Смолк…
– Пьяный, видно, забрел.
– Откуда он мог туда забрести?
– Тут же две фабрики поблизости, «Гловер» и Саламандер». И рабочие при них селятся. Может, кто-то жалованье пропивает…
– У озера кто-то живет?
– Сомневаюсь. Разве что пара дач стоит, летних дач, без печек. Там, кстати, наши пролетарии и могли устроить пьянку. И старая купальня. И пляжик небольшой.
Снова издалека донесся хриплый крик, очень короткий, словно у крикуна перехватило горло.
– Не нравится мне это, – сказал Хорь. – Очень не нравится. Орет-то этот чудак оттуда, где наши.
– Наши – далеко.
– Ты уверен?
– Они бы дали знак.
Знаков было два – сдвоенный выстрел означал, что идет погоня за синим «Руссо-Балтом», два одиночных выстрела – призыв.
– Давай-ка дойдем до берега, это совсем близко, – предложил Лабрюйер. – Орет-то он со стороны озерца.
– Ты что-то учуял?
– Сам не знаю. Но от дам из Эвиденцбюро можно ожидать любой пакости. Ты ведь помнишь фрау Берту.
– Еще бы не помнить! Артистка, чтоб ей…
– Даже не артистка, – возразил Лабрюйер. – Просто хитрая и ловкая тварь. Но автомобиль она водила отлично. Думаю, Луговская – такое же сокровище.
– А если ловушка?
– Предупрежден – значит, вооружен, – ответил поговоркой Лабрюйер. – Сделаем круг и выйдем к Эйхензее с неожиданной стороны – со стороны железной дороги. Понимаешь, это может быть ловушка, а может быть и что-то такое, что мы можем использовать.
– Хорошо, посмотрим, – подумав, сказал Хорь. – Росомаха прав – ты только притворяешься солидным господином.
– Я рижский бюргер, Хорь. Солидность и притворство у меня в крови.
