— Уезжаешь? — доносится мне в спину удивлённое.
Не сбавляю шаг.
— Да, — бросаю, даже не оборачиваясь.
— Снова? — в явной издёвке добавляет он.
Сердце болезненно сжимается, наряду с произнесённым, а в подсознании всплывают памятные образы, буквально тыкая носом в то, что наступаю на те же грабли. Но я быстро справляюсь с неуместным чувством, вспомнив о том, как совсем недавно Артём сам сказал своему брату, что больше не хочет меня видеть… К тому же, те выводы, которые Рупасов-старший явно уже сделал по отношению ко мне — явно не те вещи, которые он может простить. А я… не хочу больше оправдываться.
— На этот раз точно насовсем, — отвечаю сухо.
Костя открывает дверь на выход, и мы оба выходим на улицу.
— Всё в порядке? — интересуется деверь, как только мы оказываемся вдвоём.
— Да, — вру без зазрения совести.
Ведь, в конечном итоге, что бы ни чувствовала, другого выбора у меня всё равно нет — я буду в порядке. Рано или поздно.
— Одного не пойму во всём этом… Почему ты не сказала своему ненаглядному, что не делала аборт? — неожиданный вопрос застаёт врасплох.
Так и замираю перед своей машиной, не успев открыть дверцу с водительской стороны. Разворачиваюсь к Косте лицом, внимательно вглядываясь в его глаза. Не припомню что-то, чтобы мужчину вообще хоть когда-либо интересовала моя личная жизнь, даже если она касалась старшего брата… Тем удивительнее слышать от него сейчас нечто подобное.
— Поначалу хотела. Правда. Но потом просто поняла одну вещь: если бы рассказала, всё стало бы как прежде… Не меняется он, Костя. И обещания свои не держит. Снова.
А я не хочу так. Не хочу быть нужной кому-то только до тех пор, пока ему удобно так жить, — отвечаю, как есть, даже без раздумий. — Да и Матвея я слишком люблю, чтобы ставить его в такие условия, где сплошная неопределённость, а каждый новый день будто на пороховой бочке проходит.
Мужчина неопределённо хмыкает и дарит ободрительную улыбку.
— Не пожалеешь? — добавляет он, открывая дверь своей машины.
Внутрь не садится. Ждёт моего ответа.
Пожалею ли я? Сейчас думается — нет. Но на самом деле, прекрасно знаю, что уже вскоре моё мнение изменится, а я сама буду тихонько загибаться и сожалеть о каждом своём поступке… Но то будет потом. Да и не привыкать мне больно падать.
— Нет, конечно, — отзываюсь как можно беззаботнее.
Больше не смотрю на мужчину, усаживаясь за руль. В скором времени мы возвращаемся в дом моей матери. Время близится к полуночи. Она спит, как и сын.
Учитывая скорый приезд мужа, придётся разбудить их, да и самим ложиться спать не стоит, но пока мы стараемся лишний раз не шуметь, оставаясь на первом этаже коттеджа.
Ставлю греться чайник, а Костя устраивается на диване в гостиной, принимаясь за чтение какой-то местной газеты. Следующие минуты проходят в обоюдном молчании. Но потом я вспоминаю, что в бардачке моей машины до сих пор должен лежать бумажный пакет с пометкой из красной полосы, который велел отдать мне федеральный судья. Почти забыла о нём.
Выхожу обратно на улицу, прихватив с собой дозу никотина. И остаюсь там довольно долгое время, разглядывая содержимое документов восьмилетней давности, попутно выкурив не одну сигарету. Выводы, которые складываются при прочтении информации… Не самые лучшие. Странные. И заставляющие задуматься. О многом.
Заявление от потерпевшей, которое я толком не рассмотрела поначалу, подписано Еленой Наумовой, хоть и написано не её почерком. Бумага датирована как раз тем числом, вскоре после которого «моя дорогая подружка» сообщила о том, что переспала с Артёмом в первый раз. И, если учесть имеющийся там же факт медицинского освидетельствования, в котором помимо нанесённых телесных повреждений зафиксировано и свершение полового акта… Всплывший в памяти образ наручников, которыми Артём пристёгивал меня не так давно в той же самой комнате, моментально навязал соответствующие мысли. А если принять во внимание другие предметы, которые имеются в том шкафу спальни Рупасова, где всё происходило с нами обеими…Удивительно, как вообще случившееся классифицировали по сто одиннадцатой. Тут же явно напрашивается другое.
— Ты чего тут застряла? — тихий голос Кости вынуждает вздрогнуть.
Вот уже дважды за вечер он умудряется подойти ко мне незаметно.
— Эмм… — не могу найтись с вразумительным ответом.
Так и не договариваю. В полнейшей растерянности смотрю на документы в своих руках, ведь в голове до сих пор не укладывается прочитанное.
— Ах вот оно что… — неприязненно морщится мужчина в ответ. — Только сейчас прочитала что ли?
Не удивляюсь тому, что он сам тоже в курсе содержимого, при том, очевидно, давно.
— Да, — отзываюсь глухо.
Достаю из кармана пиджака почти пустую пачку и беру ещё одну сигарету.
— Не многовато ли за один раз? — вяло улыбается Костя.
Мужчина бросает многозначительный взгляд в сторону остатков не так давно уже употреблённых мною порций никотина. Я же поднимаю лицо к тёмному небу, вдыхая тяжёлый дым… И думаю о том, что в какой-то мере он прав.
— Да уж… многовато, — озвучиваю своё согласие вслух.
Вот только к сигаретам это не имеет никакого отношения. А всё потому, что теперь я точно знаю: Артём меня обманул! Ведь говорил, что не трогал её! И я, тупая идиотка, поверила! А он… Ненавижу! Как же я ненавижу его и то, что он с нами сделал!
Мысли кружат в сознании и переплетаются между собой, напоминая сплошной хаос.
Затягиваюсь сигаретой повторно как можно глубже, чувствуя, как смертельный яд проникает не только в лёгкие. Моя кровь насквозь пропитана и отравлена уже давно. Кое-чем другим, гораздо крепче и губительнее. И это убьёт меня быстрее, нежели никотин. Давнее ощущение предательства, разъедающее душу на протяжении последних лет, заполоняет изнутри слишком быстро и безвозвратно, чтобы было возможным сдержать или заглушить это ненавистное чувство… Я сама тоже не могу остановиться.
— Скоро вернусь, — проговариваю сухо и иду к своей машине.
Позади слышится скептичный хмык.
— Хорошо бы… — доносится мне в спину.
Не оборачиваюсь. Почти дохожу до машины, когда будто на невидимую стену натыкаюсь. В разуме предательски копошится ещё кое-что, не дающее покоя. Из лёгких будто весь воздух вышибает, а сознание словно мозаику из разрозненных кусочков прошлой и настоящей реальности складывает. Выводы даже делать не надо. Они сами собой напрашиваются.
— Рома и правда считает, что Артём… — проговариваю приглушённо и вынужденно умолкаю, проглатывая вставший в горле ком. Добавляю всё также тихо. — Что тот, кто совершил те двенадцать убийств… Он?
Никак иначе я и объяснить не могу содержимое бумаг в своих руках, которые уж слишком прекрасно вяжутся и дополняют всё происходящее вокруг меня с того момента, как оказываюсь в родном городе по воле Агеева спустя долгих восемь лет.