Можешь делать что угодно. Я не встану у тебя на пути. Ты свободна в своём выборе.
Говорят, жизнь — как сломанная карусель: поднимет тебя выше неба, а после размажет о землю… Именно так происходит со мной постоянно. И этот раз не становится исключением. Вот только это моё очередное взлёт-падение, пусть и не менее болезненно, но оно и правда приносит освобождение. Сердце бьётся будто бы с новой силой. Гораздо легче и быстрее.
— Спасибо, — шепчу негромко.
Агеев отступает на шаг назад, а я оглядываюсь, не в силах удержать переполняющие меня изнутри эмоции. Обнимаю мужчину и целую его в щёку.
— Ты самый лучший… — добавляю в таком же тоне. — Ну об этом ты тоже наверняка знаешь, — заканчиваю смущённо.
Встречаю в серых глазах мелькнувшую растерянность, мгновенно сменившуюся на более привычную отстранённость. Мужчина вздыхает напоказ удручённо и качает головой, будто бы не признает сказанного мною.
— Иди уже, — отмахивается напоказ устало.
А мне большего и не требуется. Даже не бегу, вылетаю из палаты, не раздумывая о направлении, в котором меня несёт навстречу моей новой жизни. Я просто знаю, что оно правильное. И чтобы не случилось позже… Больше ни разу не пожалею. Ни о чём.
Артём всё ещё под наркозом, а реанимационная медсестра при моём появлении мрачнеет и хмурится, бормоча себе под нос, что не положено тут «шляться всяким», однако ничем иным не препятствует моему пребыванию возле мужчины. Я же сажусь на край постели и последующие несколько часов просто не отхожу от него, осторожно и бережно сжимая широкую сильную ладонь в своих подрагивающих пальцах. Честно говоря, понятия не имею как Рупасов отреагирует на такую мою вольность, но по большей части это не тревожит меня. Слишком важно чувствовать исходящее от него тепло и ощущать, что он рядом.
— Ты… — едва слышно произносит Артём, когда приходит в себя.
Он болезненно морщится и слегка приподнимается выше.
— Я… — отвечаю с ласковой улыбкой.
Наверное, надо бы сказать гораздо больше, но, глядя в омут цвета бездонной синевы, любые слова кажутся ненужными, да и вообще малозначимыми.
— Ты… Стреляла в меня, — поправляет сам себя Рупасов. — Два раза причём.
Он слегка прищуривается и больше ничего не говорит, ожидая моей реакции.
— Да, стреляла, — каюсь без раздумий, тут же разбавляя короткую повинность встречным. — А ты бросил меня. Тоже два раза.
Уголок его губ приподнимается в ухмылке. Я тоже продолжаю улыбаться, хотя сердце обливается горечью вины. Но и оправдывать собственные действия дальше я не спешу. Просто не знаю, что следует сказать и как объяснить содеянное, ведь, судя по всему, Артём явно не в курсе о многом, а портить такой момент ужасными известиями… Пожалуй, не сегодня.
— Потом расскажу, ладно? — подвожу мысленный итог вслух.
Мужчина прикрывает глаза, выражая тем самым согласие, и сжимает ладонь, которая до сих пор покоится в моих руках. Синева его глаз наполнена безмятежностью и чем-то ещё безгранично тёплым, нежным — тем, что согревает моё сердце и развеивает последние сомненья… Временно высвобождаюсь от прикосновения любимого, снимаю с безымянного пальца полоску из жёлтого золота, аккуратно положив украшение на край прикроватной тумбы. С пару секунд смотрю на обручальное кольцо, внутренне отпуская каждое мгновение своего прошлого, а затем перевожу взгляд обратно на мужчину.
— Я люблю тебя. И больше никогда не оставлю.
Эпилог
Восемь месяцев спустя
Шум прибрежных волн убаюкивает сознание. Я почти засыпаю, сидя в плетёном кресле на веранде моего нового дома, когда на плечи ложится тёплый плед, а висок обжигает горячее дыхание любимого.
— Как мои девочки? — тихонько шепчет Артём.
Он нежно целует в щёку и опускается прямо передо мной на корточки, переводя взгляд с моего лица на заметно округлившийся животик. В омуте цвета бездонной синевы лучится тепло, а на его губах запечатлена ласковая улыбка.
— Хорошо, — отзываюсь тихонько.
На самом деле жутко болит поясница, постоянно тошнит и вообще в последнее время я ненавижу весь мир, чуть ли не каждую минуту молясь о том, чтобы срок родов приблизился как можно скорее… Но то, конечно же, по большей части остаётся только в мыслях. Ведь в моей жизни есть абсолютно всё, чего бы я только могла пожелать, и даже чуточку больше, поэтому грех жаловаться на прилагающееся как обязательное неотделимое дополнение.
— Устала? — добавляет мужчина.
Солнце на горизонте почти село, а закатные лучи озаряют горизонт алыми красками, раскрашивая волны в ста шагах от нас в причудливые краски. Я провела на улице большую половину дня, бессовестно предаваясь безделью, так что вопрос в принципе не уместен, к тому же Рупасов и сам только вернулся с работы, поэтому отрицательно машу головой, едва сдерживая ехидную насмешку.
— Твоя мама мне чуть ли не полный багажник загрузила чего бы нам сегодня поесть на ужин, так что… — не договаривает Артём, потянув меня за руки к себе, тем самым помогая подняться. — Голодная? — дополняет, почти смешивая наши дыхания.
Он отпускает мои руки, тут же обнимая за плечи, а я подаюсь вперёд, не собираясь и дальше ждать, пока любимый соизволит, наконец, поцеловать меня как следует за этот жутко длинный в его отсутствие день. Прижимаюсь к нему настолько близко, насколько позволяет моё положение, и пробую на вкус настолько же чужие, насколько и самые родные губы.
— Да, — запоздало отвечаю ему.
Рассудок почти помутился, а тело мгновенно прошивает дрожью, но дело не в самочувствии, вызванным беременностью. Просто поцелуй пьянит так, будто бы и не проводим мы каждый вечер вместе. Словно целая вечность проходит, прежде чем я получаю столь желаемое и необходимое мне прикосновение супруга.
— Хорошо, — довольно хмыкает Рупасов и тянет следом за собой в дом.
Построенный из клееного бруса специально для нас, двухэтажный коттедж очень просторный благодаря свободной планировке, но идти совсем недалеко. Стоит только минуть светлую гостиную, соединённую со смежным помещением широким арочным порталом, как вижу на кухонном островке целую гору контейнеров со съестным, приготовленным с маминой руки.
Тяжело вздыхаю, думая о том, куда мне всё это богатство расположить, ведь ещё с прошлого раза осталось больше половины, а я вообще-то говорила ей ничего не готовить для нас, на что мужчина беспомощно разводит руками. С тех пор, как мама приняла тот факт, что моя семья теперь не только Матвей, но и Артём — любимый и слова ей против сказать не может, охотно исполняя любое её веление, даже если лично я с этим категорично не согласна.
— Вот и будешь теперь всё сам есть, — ворчу напоказ недовольно, рассортировывая привезённую еду. — Матвея Рома завтра утром заберёт на выходные… И куда я это всё дену? Испортится же!
