— Что, предпочитаешь номер в гостинице? — насмешливо реагирует Артём. И, пока я пытаюсь справиться с удивлением, сам выходит из машины, обходит её и открывает дверцу с моей стороны. — Так и будешь сидеть тут? Пошли, — довольно грубо хватает за руку, не дожидаясь моей реакции, и вытаскивает наружу. — Не тормози, а тот тут у соседей языки длинные. Уверен, ты не захочешь, чтобы твой благоверный узнал где и с кем ты провела эту ночь, — добавляет совсем злобно.
Он продолжает тащить меня следом за собой к одному из подъездов. А я даже не сопротивляюсь. Внезапно становится жутко интересно что конкретно он имел ввиду, говоря: «чтобы твой благоверный узнал где и с кем ты провела эту ночь». И мне бы просто спросить у него, но природное упрямство берёт своё. К тому же, во мне всё ещё живёт обида на супруга, который впервые за семь с половиной лет нашего брака пропал без предупреждения.
Да я просто обязана устроить Агееву маленькую месть! Сам же хотел, чтобы я встретилась со старыми друзьями… Вот я и встретилась, да.
Радуйтесь, Роман Владимирович! Всё исполню в лучшем виде!
Как мы прошли внутрь многоэтажки и поднялись на лифте, проплыло мимо моей памяти. Слишком сосредоточилась на размышлениях о новой стороне своей супружеской жизни. Опомнилась уже будучи посреди светлой просторной комнаты, единственным предметом мебели которой являлся огромный кожаный диван цвета топлёного молока. Идеально ровные белые стены, такой же потолок и застеленный светлым ламинатом пол на фоне двух закрытых дверей из матового стекла — даже штор на балконном блоке и окнах нет.
Чёрт, да тут так стерильно, будто и не живёт никто вовсе!
— Располагайся, — в абсолютном безразличии роняет Артём, прежде чем скрыться за одной из дверей.
Возвращается он буквально через минуту. В его руках два низких гранёных стакана и бутылка шотландского виски. Наполнив обе стеклянные посудины алкоголем, он оставляет бутылку прямо на полу, а один из стаканов протягивает мне, на что я недовольно морщусь. Пить с ним я точно не собираюсь. Тем более, мне за руль ещё садиться… Как и ему, кстати!
Запоздало вспоминаю, что не взяла с собой ровным счётом ничего, кроме пачки сигарет, оставшейся в кармане пиджака. Телефон — и тот остался в машине.
— Даже не думай напиться, — проговариваю строгим предупреждающим тоном. — Тебе меня ещё обратно везти.
Невзирая на его предыдущие высказывания и все мои шальные мысли, оставаться здесь до самого утра я точно не намерена.
— Останови меня, если сможешь, — бросает лениво в ответ Рупасов.
И тут же залпом опустошает один из стаканов в своей руке.
С несколько секунд мужчина прожигает меня презрительным взглядом, а после выпивает и вторую порцию. На что я лишь устало вздыхаю, понимая, что спорить в данной ситуации точно бесполезно и глупо.
— Пешком дойду, если надо, — фыркаю и направляюсь на балкон.
Ночная прохлада нисколько не помогает справиться с разбушевавшимися эмоциями.
Пальцы всё ещё подрагивают, когда я прикуриваю, отодвигая один из пластиковых блоков в сторону. Нет, меня больше не трогает сам факт того, что я нахожусь в квартире своего бывшего. И даже нисколько не волнует, что скажет по этому поводу Рома. Всё, что действительно интересует в данный момент — зачем вообще Артём меня сюда притащил… Но самое дерьмовое во всём этом: пойти и завести разговор, чтобы узнать его собственные соображения по этому поводу — у меня просто-напросто нет сил. За прошедшие годы я не раз представляла, что скажу ему при встрече, несмотря на то, что тщательно избегала их. И всё равно теперь в голове не собирается ни единой мысли, которую можно было бы озвучить. Именно поэтому я продолжаю стоять и пялиться на городской вид с высоты восьмого этажа в надежде, что Рупасов соизволит начать первым… Ожидание моё длится недолго.
Негромко хлопает дверь, отделяющая меня от остального пространства квартиры.
Не оборачиваюсь. Продолжаю упрямо изучать то, что перед глазами, хотя и не вижу уже ничего. Слишком явно и остро чувствую, как шёпот сентябрьского ветра приносит аромат мужского парфюма в примеси спиртного.
Амбра с ванилью и мускусом, шотландский виски и горячее дыхание, обжигающее затылок своей близостью — всё это будит чересчур яркие воспоминания. Прошлое слепит похлеще дальнего по встречной на ночной трассе. И заставляет тонуть в этих ощущениях.
Мужчина ставит на подоконник передо мной стакан, снова наполненный виски, и кладёт обе ладони на край окна, заключая меня в своеобразный капкан из неприкасаемых объятий, а моё сердце сжимается в очередном приступе боли.
— До сих пор пользуешься им, — словно невзначай озвучиваю мысль о парфюме.
Когда-то я сама выбирала его… Артём не отвечает, но потому, как замирает его дыхание, понимаю — мужчина прекрасно знает, в чём истинный смысл моих слов.
— Выпей, станет легче, — проговаривает он тихо, спустя долгие секунды молчания.
Сигарета дотлела. Бросаю её в стакан, демонстрируя что я думаю о сказанном им.
— Легче не будет никогда, — бросаю холодно. — По крайней мере, мне — так точно. А ты выпей ещё. Это же помогает!
Делаю шаг в сторону, намереваясь покинуть балкон, но Артём не позволяет, крепче сжимая пальцами белый пластик. Я же разворачиваюсь к нему лицом, намереваясь закончить со всем этим дерьмом, которым мы окружили себя сами. Но он не позволяет озвучить тот мысленный итог, к которому я наконец пришла.
— Что мне сделать, чтобы ты перестала злиться? — спрашивает приглушённо. — Как всё исправить, Жень? Скажи, как всё вернуть.
Я вижу в синеве его взгляда столько искренности, потому и замираю в нерешительности, не зная, что следовало бы ответить. Он застал меня врасплох. Уж лучше бы снова язвил или делал вид, что ему всё равно. Тогда бы мне не было так больно, как сейчас.
— Исправить можно поломанное радио или долбанный радиатор в твоей тачке. То, что мы натворили — не исправить, — проговариваю негромко и очень стараюсь, чтобы мой голос не дрожал так предательски, хотя и выходит хуже некуда. — Да и зачем?
Только не говори мне, что спустя столько лет ты осознал свою вину и вообще готов быть отцом… Теперь, когда уже слишком поздно! — сама не осознаю, как перехожу на повышенные тона. Истерика переполняет разум и буквально разрывает сознание, наполняя рассудок горечью того, что потеряли мы оба. И не только по его вине. — Так что иди ты на х*р со своими желаниями! Понял? Я тебя даже видеть и слышать не хочу, не то, что объяснять что-то, больше не имеющее значение! Ты всё испортил.
Точка! Пиши некролог своим поздним сожалениям! — отталкиваю от себя, предпринимая новую попытку уйти.
Но одна его ладонь крепко цепляется за талию, с силой впечатывая меня в мужское тело, а вторая обхватывает за подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза.
— Да, я всё испортил. Но и твоя вина тоже есть, — жёстким, непреклонным тоном отзывается он. — Ты просто-напросто сбежала, не дав мне хоть немного времени опомниться. И где я должен был тебя искать, а? За восемьсот километров в городе, о котором ты раньше даже вслух не упоминала? Как ты, мать твою, это себе вообще представляла, а, Жень? — его пальцы сжимаются на моём лице крепче, причиняя боль, но и она не сравнится с той, которая зарождается во мне от каждой сказанной им фразы. — Ты, мать твою, не дала мне и шанса! Ты, мать твою, сделала аборт! Так кто из нас больше виноват в том, что них*ра теперь не изменить, а?!
