После того, как я вышла из того треклятого коридора, так и не добравшись до тамбура, Калеб проводил меня до ожидающего в переулке внедорожника, а затем отвёз в пентхаус. Ночь я провела в одиночестве. А на рассвете Закери прислал мне сообщение о том, чтобы я была готова на выход через два часа.
Вот мы и… здесь.
— Сядь в машину, Софи. Простынешь, — прерывает мои размышления довольно строгое от того, о ком думаю.
Вздыхаю устало, но не спорю. Открыв переднюю дверцу мустанга с пассажирской стороны, молча сажусь, как и велено. Уже вскоре машина выворачивает на дорогу, и я наблюдаю мелькающую за стеклом дождливо-пасмурную панораму Лондона.
Едем мы не так уж и долго. И, по мере того как водитель сосредоточен исключительно на дороге, а места вокруг становятся всё более и более знакомыми, я… растеряна. Вот уж чего не ожидала от Закери — так точно этого.
— Что мы здесь делаем? — не выдерживаю в итоге.
Мустанг останавливается на парковке перед кованным ограждением, за которым располагается тополиная аллея, ведущая к реабилитационному центру. Не то чтоб я была не рада, но… с чего бы ему привозить меня сюда?
— Обычно каждое утро субботы у тебя начинается с этого, — будто само собой разумеющееся поясняет блондин, кивнув в сторону входа, — но твоё вчерашнее расписание… — замолкает ненадолго, а в лазурном взоре мелькает мрачность, однако дальнейшее звучит столь же беспристрастно, что и прежде: — Кхм… — последующая пауза ещё короче предыдущей, — сбилось, — припоминает о былом. — Решил, что было бы неплохо всё вернуть в относительный порядок.
Относительный, ага…
По его разумению, если только.
Но то, конечно же, остаётся при мне.
А вот вслух:
— Хорошо, — выдавливаю из себя подобие благодарной улыбки, сжимая в кармане пальто собственный телефон, попутно припоминая всеми возможными и невозможными ракурсами одну болтливую блондинку. — Спасибо, — дополняю вежливо, дёргая за дверную ручку, чтобы выбраться наружу.
Дождь моросит уже не столь сильно, поэтому, пока бреду к небольшой узенькой калитке, могу себе позволить быстренько напечатать многообещающее сообщение, отослав то Ханне. Как только у меня появится возможность, мы с ней обязательно обсудим… много чего.
Занятая набором послания для не очень-то уж и верной подруги, не сразу замечаю, что блондин тоже выходит из машины и следует за мной.
Серьёзно?!
Вынужденно останавливаюсь.
— Тебе не обязательно идти со мной, — проговариваю, стараясь подобрать формулировку в более “безобидном” варианте.
Хотя на деле хочется банально признаться в том, что ему там нечего делать.
Не хочу я, чтобы он видел это!
— Ты права, — не спорит Райт, поравнявшись со мной. — Не обязательно. Но я пойду, — явно не собираясь и дальше выслушивать очередные мои возражения, подхватывает под руку и уже сам ведёт за собой вдоль аллеи.
Вот же…
Часы в просторном фойе обозначают почти восемь утра. Медицинская сестра у административной стойки, пожилой охранник с бывалой военной выправкой неподалёку, пустая лестница на второй этаж — практически ничего не меняется с момента моего последнего визита. Распорядок выходного дня медицинского заведения, будь то суббота, или же воскресенье — одинаковый. Сегодняшний день — не исключение. И даже моя мать привычно сидит в кресле у витражного окна, бесцельно всматриваясь в одну только ей известную точку на горизонте.
При виде неё, сердце болезненно сжимается.
Чувствую себя застрявшей в этом отдельном мире, где совсем ничего не меняется, сколько бы времени ни прошло. Как какой-нибудь проклятый день долбанного сурка, где уже заранее знаешь, что будет дальше. Потому и не спешу подходить ближе к старшей Агилар.
“Дрянь! Дрянь! Дрянь! Это из-за тебя все фиалки завяли!” — то и дело проносится в моей голове гадким воспоминанием, исполненным горечи и боли.
Останавливаюсь в паре шагов, пока внутренности сдавливает в отчаянной потребности набраться храбрости и перебороть это абсолютно неуместное проявление слабости. Хорошо, всё ещё находящийся рядом со мной Закери никуда меня не торопит, проявляя завидное терпение.
— Доброе утро, мама, — наконец, обретаю дар речи, сократив расстояние между мной и той, к кому обращаюсь.
Проходит не меньше десяти секунд, прежде чем задумчивая дымка в серых глазах проясняется, а во взгляде матери появляется осмысленность. Не уверена, узнала ли она меня, как и то, что за этим последует, потому напряжённо жду, заранее приготовившись к самому худшему исходу.
Ненавижу это премерзкое ощущение…
— Доброе утро, Софи, — не сразу, но отвечает женщина, вяло улыбнувшись. — Как ты? Я так устала, — бормочет тихонько в добавление, приподняв ко мне руку.
Самой ей до меня окончательно не дотянуться — слишком слаба.
— Я в порядке, мама, — заверяю самую родную на свете, опускаясь перед ней на корточки и обхватываю её ладонь своими обеими, сжимая так крепко, как только могу в силу обстоятельств. — Со мной всё хорошо.
Она снова улыбается. А с моих плеч в одночасье будто огромная каменная глыба сваливается. Дышать разом становится легче. Сдержать предательские слёзы так сразу не удаётся, но я очень стараюсь, чтобы моя встречная улыбка выглядела как можно более жизнерадостной и лёгкой.
— А ты? — мама переводит внимание на моего сопровождающего. — Ты — кто? — прищуривается, смерив хозяина закрытого клуба подозрительным взглядом с ног до головы. — И где Бобби? Почему его с вами нет?
Пресвятое дерьмо…
— Он не захотел прийти ко мне? — продолжает женщина, а в тоне проскальзывают недовольные нотки. — Или это вы не захотели, чтобы он меня навещал? — замолкает всего на секунду. — Отвечай, маленькая, дрянь, не молчи! Как ты вообще смеешь так со мной поступать?..
Она всё говорит и говорит. Много чего ещё. И про фиалки, конечно же, припоминает. Про наш дом, которого давно нет. И ещё десятки раз — про то, как я не права, мучая не только её саму, но и отца изо дня в день… Конечно же, я не отвечаю. Не возражаю. И не отодвигаюсь. Только малодушно зажмуриваюсь, позволяя скатывающимся с ресниц слезам безмолвно катиться по щекам, и сжимаю её руку в своих крепче. А ещё жду, когда мы обе дойдём до закономерного финала. Однако хлёсткой пощёчины на этот раз не получаю. Более того…
— Софи не виновата в том, что Роберт не пришёл, — твёрдо произносит Райт.
В его голосе чувствуется сталь. Интонация — почти властный приказ, не терпящий никаких возражений, а не просто сообщение об обстоятельствах. Невозможно не прислушаться. И даже если б я действительно была бы в чём-то виновна, всё равно бы поверила ему. Так что неудивительно, что не я одна такая… под впечатлением.
— Не виновата? — растерянно бормочет мама.
