Ещё немного погодя я и впрямь перестаю ощущать её присутствие.
— Она жива… — бормочу едва ли разборчиво, всё ещё не веря.
И правда ведь, всему остальному предпочла убить себя.
— Патроны холостые, — служит ответом приглушённое.
В этих двух слова я разбираю сожаление, раскаяние и болезненную горечь. Они буквально пропитывают меня, просачиваясь в вены, добираясь до самого сердца, и проникают в душу, оставаясь практически навечно.
Да, Закери винит себя. Потому и не говорит мне ничего, лишь гладит по голове, как маленькую, продолжая прижимать к себе, словно в последний раз.
Наверное, так и должно быть. Нет, не расставание. Его объятия. Такие же крепкие, как моя отчаянная потребность в них. Они защитят от всего мира, я точно знаю. Потому и прошу немного громче:
— Не отпускай больше.
— Не отпущу.
ЭПИЛОГ
Просторная светлая палата пропитана солнечным светом. Я вот уже который час наблюдаю за тем, как лучики постепенно меняют своё направление.
Надо же как-то скоротать время затянувшегося ожидания?
Доктор Белл обещал, что в скором времени мама придёт в себя. И если в первые часы, как только узнаю об этом, я готова чуть ли не вопить от этого осознания, то вот теперь… Правда, очнётся? Откроет глаза, взглянет на меня, как раньше, улыбнётся своей самой тёплой искренней улыбкой.
Сердце застывает каждый раз, как только в подсознание прокрадывается грешная мысль о том, будто мои надежды напрасны. Но, вопреки всему, устроившись в кресле напротив одной-единственной пациентки в этой комнате, я всё ещё жду и надеюсь.
Спасибо всем богам, не напрасно!
— Соф… — доносится едва уловимое.
Поначалу думается даже, что банально показалось. Но нет. Ресницы самой родной из всех на свете женщины дрогнули, а вскоре я замечаю и затуманенный рассредоточенный серый взор.
— Мамочка моя…
Моментально подскакиваю на ноги, приблизившись к ней.
— Софи… — повторяет она, а уголки её губ вздрагивают в намёке на улыбку.
Поскольку мне велено нажимать специальную кнопку, если пробуждение пройдёт без присутствия медицинского персонала, именно это я и делаю.
— Бобби… — произносит мама ещё одно имя.
Интересно, до каких пор моя душа будет разлетаться на миллионы осколков вот так, каждый раз? Наверное, всегда. Вот и стою, не зная, что ей ответить. А ещё очень-очень боюсь начала очередного приступа. Потому и цепляюсь за края ограждения медицинской кровати, что аж пальцы судорогой сводит.
Абсолютно бесполезное занятие…
Но и ничего другого сделать не получается.
Хорошо, затянувшуюся паузу нарушает появление сотрудников клиники.
— Доброго дня, Мария, — сходу заговаривает нейрохирург. — Меня зовут Оуэн Белл, я вас оперировал, — по-прежнему обращается исключительно к своей пациентке, совершенно не замечая моего присутствия. — Как себя чувствуете? Тошнота? Головокружение?.. — он говорит много чего ещё, а я невольно удивляюсь тому, насколько же мягко звучит его голос.
Со мной он совсем по-другому разговаривал. Но небольшая странность быстренько улетучивается из подсознания, пока наблюдаю за тем, как доктор осматривает маму, попутно заполняя данные в её медицинской карте.
Следующие пару часов так и вовсе выпадают из реальности. Меня выдворяют за дверь, а в палате разворачивается целое столпотворение. За всем происходящим могу наблюдать лишь сквозь стекло в коридоре.
И всё равно я счастлива!
Улыбка так и не сходит с моего лица даже когда мне разрешено вернуться. И она становится только шире, когда я слышу всё такое же тихое, но ласковое…
— Спасибо, Софи.
Вроде бы обычная благодарность. Но в ней, я точно знаю, кроется очень много всего невысказанного. Да и нет никакой необходимости уточнять. Потому я и сжимаю мамину ладонь, в полнейшем молчании глядя в её глаза.
— Бобби… — срывает с её уст вот уже в который раз.
Я вдыхаю глубже и замираю, задержав дыхание.
Придётся всё же рассказывать.
— Ты не помнишь, да? — уточняю осторожно.
Так и не спешу переходить к основной части.
Надо бы сначала собраться с духом.
— Помню, милая. Помню, — вздыхает мама. — Всё хорошо, — улыбается следом, заметив мои проступившие слёзы. — Всё будет хорошо, — сжимают мою руку в своей немного крепче. — Бобби… Просто я очень скучаю по нему.
А у меня как будто тяжеленный груз с души сваливается — не просто каменная глыба, почти настоящий Эверест. И пусть на самом деле нет ничего хорошего в том, о чём мы, вроде как, говорим, всё равно… не так трудно, как прежде.
— А теперь давай поговорим о чём-нибудь ещё, — вновь заговаривает мама. — Но только не о фиалках! — восклицает следом немного хрипло.
Я же — смеюсь ей в ответ. И рассказываю. Обо всём подряд. О том, как учусь, как работаю теперь в экономическом отделе на верфи Зои Грин. О том, как тоже безумно скучала по ней… О многом. Вплоть до момента, пока она не засыпает. И даже потом не отхожу от кровати, продолжая наблюдать за безмятежными чертами лица, откровенно любуясь каждым мгновением, что дарит мне эта жизнь. Наверное, простояла бы так до самой темноты, а может и дольше, вот только наше уединение снова прервано.
На этот раз не медицинским персоналом.
Мне даже оглядываться в сторону двери не надо, чтобы знать, кто именно пришёл. Тяжёлые и вместе с тем на удивление тихие шаги Закери я узнаю среди тысячи других. Будто сам воздух меняется, когда он оказывается рядом. Да и весь мир, в целом. Мой личный — так точно.
— У тебя телефон отключён, — сообщает в откровенном упрёке блондин, останавливаясь за моей спиной.
— Ага, — не отрицаю, малодушно наслаждаясь опутывающими меня объятиями.
— Ну, ты могла бы сделать вид, что, хотя бы, раскаиваешься, — служит мне ответом, наряду с нежным поцелуем.
— Обязательно, — соглашаюсь на свой лад. — Но не здесь же? — оборачиваюсь к мужчине, одаривая демонстративно показательным взглядом.
Блондин едва заметно ухмыляется, переводя внимание на мою мать.
— Помнится, ты мне обещала сделать сегодня кое-что. И так и не сделала. Я, конечно, понимаю, что тебе стоит остаться с ней, но ведь можно и отлучиться ненадолго? — шепчет совсем тихо, прижимаясь губами к моему виску.
О, да! Это моё «обещание» — как раз ещё одна причина, по которой я не собираюсь покидать палату как можно дольше!
— Она всё равно спит, — дополняет Закери.
— Но… — начинаю, но так и не договариваю, умолкнув под проницательным взором цвета небесной лазури.
