— Потому-то я и сказал, что только королева может взять на себя такую ответственность.
Каролина на минуту задумалась; она помрачнела, нахмурилась, взгляд ее стал жестким, руки сжались.
— Хорошо, — сказала она, — беру все на себя. Актон посмотрел на нее.
— Я же сказала, что за все отвечаю. За дело! Генерал подошел к раненому, пощупал у него пульс и, повернувшись к королеве, сказал:
— Раньше чем через два часа он не очнется.
— Чего вы ищете? — спросила королева, заметив, что Актон осматривается по сторонам.
— Мне нужны жаровня, огонь и утюг.
— Известно ли кому-нибудь, что вы находитесь здесь при раненом?
— Известно.
— В таком случае позвоните и прикажите принести все, что нужно.
— Но о том, что ваше величество здесь, никто не знает.
— Да, верно, — сказала королева и спряталась за портьерой.
Актон позвонил; явился не лакей, а секретарь.
— Ах, это вы, Дик? — удивился генерал.
— Да, ваше превосходительство, я подумал, что, быть может, вам потребуются услуги, которые не сумеет оказать лакей.
— Так оно и есть. Прежде всего достаньте, и как можно скорее, жаровню, раскаленный уголь и утюг.
— Больше ничего, ваше превосходительство?
— Пока что больше ничего. Но оставайтесь поблизости; вероятно, вы мне еще понадобитесь.
Молодой человек пошел исполнять поручение. Актон запер за ним дверь.
— Вы в нем уверены? — спросила королева.
— Как в самом себе, ваше величество.
— Как его зовут?
— Ричард Менден.
— Вы назвали его Диком.
— Но ведь это уменьшительное от Ричарда.
— Да, правда!
Минут пять спустя с лестницы послышались шаги.
— Поскольку это Ричард, вашему величеству нет нужды прятаться, — сказал Актон. — Кроме того, он нам сейчас понадобится.
— Зачем?
— Чтобы переписать письмо. Переписывать его не будем ни вы, ни я, потому что наши почерки известны. Значит, писать придется ему.
— Да, разумеется. Королева села спиной к двери.
Молодой человек явился, неся требуемые предметы, и поставил их у камина. И тотчас вышел, казалось, даже не заметив, что в комнате находится еще кто-то, кого он не видел, когда вошел в первый раз.
Актон опять запер за ним дверь, пододвинул жаровню поближе к камину и поставил на нее утюг; потом открыл дверцу шкафа с лекарствами и взял оттуда склянку с щавелевой кислотой, подрезал гусиное перо так, что с его помощью стало удобно размазать жидкость по бумаге, и сложил письмо с таким расчетом, чтобы предохранить от кислоты три последние строки и подпись императора. Затем он налил на письмо кислоту и пером распределил ее по бумаге.
Королева следила за ним с любопытством, не лишенным тревоги. Она боялась, что операция не удастся или удастся не вполне. Но, к великому своему удовлетворению, она увидела, что под действием кислоты чернила сначала пожелтели, потом побелели и наконец исчезли совсем.
Актон вынул из кармана носовой платок, скомкал его и промокнул им письмо.
Теперь бумага стала совершенно белой; Актон взял утюг, расправил письмо на стопке бумаги и прогладил его утюгом, как гладят белье.
— Пусть бумага сохнет, — сказал он, — а мы тем временем составим ответ его величества австрийского императора.
Текст продиктовала королева. Вот он — слово в слово:
«Замок Шёнбрунн, 28 сентября 1798 года.
Превосходнейший брат мой, кузен и дядя, свойственник и союзник!
Мне было весьма приятно получить Ваше письмо, в котором Вы обещаете послушаться во всем моего мнения. Вести, полученные мною из Рима, говорят о том, что французская армия находится в полнейшем упадке. В таком же положении пребывает и армия Северной Италии.
Возьмите на себя одну из них, мой превосходнейший брат, кузен и дядя, свойственник и союзник, — я оке займусь другою. Как только я узнаю, что Вы в Риме, я открою военные действия во главе 140 000 воинов; у Вас их 60 000, я ожидаю еще 40 000русских. Этого более чем достаточно, чтобы будущий мирный договор вместо Кампоформийского получил название Парижского».
— Правильно? — спросила королева.
— Превосходно! — одобрил Актон.
— Значит, останется только вписать этот текст.
Генерал удостоверился, что бумага окончательно высохла, сгладил утюгом складку на ней, подошел к двери и позвал Дика.
Как он и предвидел, молодой человек не уходил далеко.
— Я здесь, ваше превосходительство, — отозвался он.
— Сядьте к столу и перепишите этот черновик из письма, слегка изменив свой почерк, — сказал Актон.
Ни слова не спросив и ничуть не удивившись, молодой человек сел за стол, взялся за перо, словно речь шла о самом обыкновенном деле, исполнил данный ему приказ и встал, ожидая новых распоряжений.
Актон подошел к канделябру и внимательно рассмотрел бумагу: ничто не выдавало совершенный им подлог. Он вложил письмо в конверт, подержал печать над пламенем, пока сургуч не размягчился, и, стремясь скрыть малейший признак того, что письмо было вскрыто, капнул на старый сургуч немного нового и приложил предусмотрительно заказанную им печать — точный слепок с императорской.
Затем он положил депешу в кожаный карман, застегнул куртку курьера и, взяв свечу, в первый раз осмотрел его рану.
У Феррари была сильно ушиблена голова, мягкие ткани под волосами оказались разорванными на два дюйма в длину, но кости черепа не были повреждены.
— Дик, внимательно выслушайте меня, — сказал Актон. — Сделать необходимо следующее…
Молодой человек поклонился.
— Пошлите за врачом в Санта Марию; пока за ним съездят, — а он будет здесь не раньше чем через час, — все время давайте этому человеку по чайной ложке горячего отвара необжаренного кофе, — всего около стакана.
— Да, ваше превосходительство.
— Врач подумает, что больной очнулся оттого, что ему дали нюхать соль, или оттого, что ему смочили виски эфиром. Пусть так и думает. Он перевяжет раненого, и тот продолжит путь соответственно своему состоянию: либо пешком, либо в экипаже.
— Да, ваше превосходительство.
— Раненого, — продолжал Актон, подчеркивая каждое слово, — подобрали после его падения здешние слуги и по вашему распоряжению перенесли сюда, в аптеку; ухаживали за ним вы и врач. Он не видел ни меня, ни королеву; ни королева, ни я его не видели.
