Король взял перо и подписался; потом, вынув из секретера печать, приложил ее рядом с подписью.
Кардинал подошел к королю и шепнул ему несколько слов:
— Вы считаете? — спросил король.
— Таково мое скромное мнение, государь. Король повернулся к Пронио.
— Кардинал считает, что господин аббат лучше, чем кто-либо…
— Прошу прощения у вашего величества, — сказал, поклонившись, Пронио, — но вот уже пять минут, как я имею честь быть командиром добровольцев вашего величества.
— Простите меня, мой дорогой командир, — засмеялся король, — я забыл, или, вернее, вспомнил, кто вы, когда увидел уголок молитвенника, торчащий у вас из кармана.
Пронио вынул из кармана книгу, на которую обратил внимание король, и подал ему.
Король взглянул на титул и прочел: «Государь. Сочинение Макиавелли».
— Что это такое? — спросил он, не зная ни этого сочинения, ни его автора.
— Государь, — ответил Пронио, — это молитвенник королей.
— Вам знакома эта книга? — спросил Фердинанд у Руффо.
— Я знаю ее наизусть.
— Гм, — буркнул король. — А я всю жизнь знал наизусть только акафисты Богоматери, которым меня научил Сан Никандро, да и то с тех пор, пожалуй, несколько подзабыл их. Что поделать! Итак, командир, — раз уж вы теперь командир, — кардинал считает — он сейчас на ухо сказал мне это, — что вы лучше, чем кто-либо другой, сможете сочинить воззвание, обращенное к населению тех двух провинций, где вы будете командовать добровольцами.
— Его преосвященство — мудрый советчик, государь.
— Значит, вы с ним согласны?
— Вполне.
— Так садитесь и пишите.
— Говорить ли мне от имени вашего величества или от моего? — спросил Пронио.
— От имени короля, сударь, от имени короля, — поспешил ответить Руффо.
— Значит, от имени короля, раз так хочет кардинал, — промолвил Фердинанд.
Пронио поклонился королю, благодаря не только за разрешение обращаться к народу от имени монарха, но и за позволение сесть в его присутствии. И он легко, просто, без помарок, написал следующее:
«В то время как я нахожусь в столице христианского мира и занят восстановлением Святой Церкви, французы, с которыми я всячески старался поддерживать добрые отношения, угрожают вторжением в Абруцци. Поэтому я решил, несмотря на грозящую мне опасность, пройти сквозь их ряды и возвратиться в мою столицу, находящуюся под угрозой. Но, вернувшись в Неаполь, я пойду навстречу врагам во главе многочисленной армии и уничтожу их. В ожидании этого пусть народ вооружается, спешит на помощь религии, защищает своего короля или, лучше сказать, отца, который готов пожертвовать жизнью, чтобы сохранить для своих подданных их алтари и благосостояние, честь их женщин и свободу! Всякий, не ставший под знамена священной войны, будет считаться предателем родины; всякий, кто сначала объединившись под знаменами, затем покинет их, понесет кару как бунтовщик и враг Церкви и государства.
Рим, 7 декабря 1798 года».
Пронио подал прокламацию королю, чтобы он прочел ее. Но Фердинанд передал ее кардиналу, сказав:
— Я не совсем понимаю, преосвященнейший. Руффо стал читать.
Пронио довольно безразлично следил за выражением лица короля, пока он читал текст прокламации, зато с величайшим вниманием наблюдал, какое впечатление она производит на кардинала.
Читая, Руффо два-три раза обращал взор на Пронио и всякий раз встречался с его пристальным взглядом.
— Я не ошибся в вас, аббат, — сказал кардинал, прочитав листок до конца. — Вы человек незаурядный!
Потом сказал, обращаясь к королю:
— Никому, государь, во всем королевстве, осмелюсь сказать, не сочинить бы такого удачного воззвания, и ваше величество может смело подписать его.
— Вы так считаете, мой преосвященнейший, и никаких возражений у вас нет?
— Прошу ваше величество не изменять в нем ни единого слога.
Король взял перо.
— Как видите, я подписываю не колеблясь.
— Ваше имя, сударь? — спросил Руффо у аббата, в то время как король подписывал воззвание.
— Джузеппе, монсиньор.
— А теперь, государь, пока перо у вас в руках, вы можете добавить повыше вашей подписи:
«Командир Джузеппе Пронио уполномочен мною распространять от моего имени эту прокламацию и наблюдать, чтобы то, о чем в ней говорится, неукоснительно выполнялось».
— Так и писать? — спросил король.
— Да, государь.
Король без возражений добавил строки, продиктованные кардиналом.
— Готово, — сказал он.
— А теперь, ваше величество, — продолжал Руффо, — пока господин Пронио снимет с этой прокламации копию, — вы слышите, командир, король столь доволен вашей прокламацией, что желает снять с нее копию, — теперь, государь, подпишите на имя командира чек на десять тысяч дукатов.
— Монсиньор! — воскликнул Пронио.
— Подождите, сударь.
— Десять тысяч дукатов… Ну и ну! — промолвил король.
— Государь, умоляю ваше величество…
— Хорошо, — согласился король. — На банк Коррадино?
— Нет, на банк Андреа Беккера и компании. Это вернее, а главное — не будет задержки.
Король сел и подписал чек.
— Вот копия прокламации его величества, — сказал Пронио, подавая кардиналу листок.
— А теперь поговорим, сударь, — обратился Руффо к аббату. — Вы видите, до какой степени доверяет вам король. Вот чек на десять тысяч дукатов; закажите в типографии такое количество прокламаций, какое можно напечатать за сутки; первые десять тысяч будут сегодня же расклеены в Неаполе, если удастся — еще до прибытия короля. Сейчас поддень; до Неаполя вы доберетесь за полтора часа; значит, все это может быть исполнено к четырем часам. Возьмите с собою десять, двадцать, тридцать тысяч листков; щедро раздавайте их, чтобы до завтрашнего вечера было роздано десять тысяч экземпляров.
— А что делать с остальными деньгами, монсиньор?
— Купите на них ружья, порох, патроны.
Пронио, вне себя от радости, собирался броситься вон из приемной.
— Куда вы, командир! — остановил его Руффо. — Разве вы не видите?
— Что именно, монсиньор?
— Что король протянул руку, чтобы вы приложились к ней.
— О государь! — воскликнул Пронио, целуя руку короля. — Даже в тот день, когда я пожертвую ради вас жизнью, я все еще буду вашим неоплатным должником!
