В половине третьего, как всегда, кавалер Сан Феличе вернулся домой и в волнении, заставившем его забыть все свои привычки, дважды громко позвал:
— Луиза! Луиза!
Луиза выбежала в коридор. По голосу мужа она поняла, что случилось нечто необычайное; увидя его, она в этом окончательно убедилась.
Кавалер был смертельно бледен.
Из окон библиотеки он мог наблюдать все, что происходило на улице Сан Карло, — иными словами, видел злодейское убийство Феррари. Несмотря на свою кроткую внешность, кавалер был чрезвычайно храбр (он был наделен той редкой отвагой, что рождается в великих сердцах под влиянием глубокого человеколюбия), поэтому его первым движением было спуститься вниз и броситься на помощь несчастному, которого он мгновенно узнал, ведь это был курьер короля. Но в дверях библиотеки его остановил наследный принц и своим вкрадчивым и холодным голосом осведомился:
— Куда вы так спешите, Сан Феличе?
— Куда я спешу?! Как, разве ваше высочество не видит, что там происходит?
— Отлично вижу. Там убивают человека. Но разве это столь редкое событие на улицах Неаполя, чтобы принимать его так близко к сердцу?
— Но ведь тот, кого убивают, королевский курьер!
— Знаю.
— Это Феррари!
— Да, я узнал его.
— Но как это возможно? И почему этого несчастного терзают под крики «Смерть якобинцам!»? Ведь он, напротив того, один из самых верных слуг короля!
— Как возможно? И почему? А вы читали письма Макиавелли, посла славной Флорентийской республики в Болонье?
— Разумеется, читал, монсиньор.
— Стало быть, вам известен ответ, данный им флорентийским магистратам по поводу смерти Рамиро де Орко, которого нашли разрубленным на четыре части, насаженные на кол по четырем углам площади Имолы?
— Рамиро де Орко был флорентиец?
— Да, и поэтому сенат Флоренции счел себя вправе потребовать у своего посла отчет о подробностях этой странной смерти.
Сан Феличе напряг свою память:
— Макиавелли ответил: «Могущественные синьоры, мне нечего сказать вам по поводу смерти Рамиро де Орко, кроме того, что Чезаре Борджа — правитель, которому лучше других известно, кого казнить, а кого миловать сообразно его заслугам».
— Отлично! — ответил герцог Калабрийский с бледной улыбкой. — Поднимитесь к себе на лесенку и обдумайте ответ Макиавелли.
Кавалер отправился к своей лесенке, но не поднявшись еще на первые три ступеньки, понял: рука того, кому нужна была смерть Феррари, и направляла удары, только что сразившие его.
Спустя четверть часа принца вызвали к королю.
— Не покидайте дворец, не повидав меня, — сказал он кавалеру. — По всей вероятности, я сообщу вам какие-нибудь новые вести.
Действительно, не прошло и часа, как принц вернулся.
— Сан Феличе, — сказал он, — вы помните обещание, которое дали мне, — сопровождать меня на Сицилию?
— Да, монсиньор.
— И вы по-прежнему готовы его выполнить?
— Без сомнения. Но только, ваше высочество…
— Что?
— Когда я сообщил госпоже Сан Феличе о чести, какой вы, ваша светлость, меня удостаиваете…
— Так, и что же?
— Она выразила желание меня сопровождать. Принц радостно воскликнул:
— Благодарю за приятное известие, дорогой кавалер!
Значит, у принцессы будет подруга, достойная ее. Ваша жена — идеал женщины. Помните, я говорил вам, что нам хотелось бы иметь ее в свите принцессы: она поистине с честью носила бы звание придворной дамы, но тогда вы мне отказали. Сегодня она сама пожелала присоединиться к нам. Передайте же ей, дорогой Сан Феличе, что ее ждет самый сердечный прием.
— Я охотно повторю ей ваши слова, монсиньор.
— Подождите минуту, я еще не все вам сказал.
— Да, ваше высочество?
— Мы все уезжаем сегодня ночью.
Сан Феличе посмотрел на него с удивлением.
— Я думал, — сказал он, — что король решится на отъезд только в самом крайнем случае.
— Да, но все переменилось со смертью Феррари. В половине одиннадцатого он покидает дворец и вместе с королевой, принцессами, двумя моими братьями, послами и министрами погрузится на корабль лорда Нельсона.
— А почему не на борт неаполитанского судна? Мне кажется, что предпочтение, отданное английскому кораблю, явится оскорблением всему неаполитанскому флоту!
— Так пожелала королева, и, без сомнения, в виде компенсации мне предложено взойти на корабль адмирала Ка-раччоло, а следовательно, вместе со мною и вам.
— В котором часу?
— Еще не знаю. Об этом я вам сообщу позднее. Во всяком случае, будьте готовы. Отъезд состоится, вероятно, между десятью и двенадцатью вечера.
— Хорошо, монсиньор.
Принц взял кавалера за руку и, глядя ему в лицо, произнес:
— Вы знаете, что я полагаюсь на вас.
— Я дал вашему высочеству слово, — отвечал Сан Феличе, поклонившись. — Для меня слишком большая честь сопровождать вас, и я ни минуты не колеблюсь принять ее.
Затем, взяв шляпу и зонт, он вышел.
Толпа, все еще бурлящая, заполняла улицу. На площади перед дворцом пылало два-три костра, и там, на горящих углях, жарились куски мяса убитой лошади Феррари.
Что касается несчастного курьера, он был разрублен на части. Один из толпы взял ноги, другой руки; нанизав их на концы кольев — у лаццарони еще не было ни пик, ни штыков, — они несли по улицам эти ужасные трофеи, оглашая воздух криками: «Да здравствует король!», «Смерть якобинцам!»
Выйдя из дворца, кавалер Сан Феличе столкнулся с Бек-кайо, который завладел головой Феррари и, воткнув ей в рот апельсин, нес ее на конце палки.
Увидя хорошо одетого господина, что в Неаполе считалось признаком либерализма, Беккайо возымел желание заставить кавалера поцеловать голову Феррари. Но, как мы говорили, кавалер был человек не робкого десятка. Он отказался отдать мертвому последнее страшное лобызанье и резко оттолкнул подлого убийцу.
— А! Проклятый якобинец! — завопил Беккайо. — Я решил, что ты поцелуешься с этой головой, и — mannaggia la Madonna! — вы сейчас у меня поцелуетесь!
И он бросился на Сан Феличе.
Кавалер, единственным оружием которого был зонт, стал им обороняться. На крик Беккайо: «Якобинец! Якобинец!» — весь сброд, имевший
обыкновение сбегаться в таких случаях, уже сомкнул вокруг Сан Феличе грозное кольцо, как вдруг какой-то человек, пробившись сквозь толпу, ударом ноги в грудь отбросил Беккайо на десять шагов в сторону, обнажил саблю и, защищая ею Сан Феличе, воскликнул:
