Джейн так обрадовалась, услышав, что Генрих предпочел ее французской принцессе, что сперва не поняла содержавшегося в его словах намека.
– Что вы имеете в виду под французским воспитанием?
Лицо Генриха вспыхнуло.
– Ее легкое обхождение с мужчинами, например, и другие вещи, о которых я воздержусь упоминать при вас.
Король становился крайне щепетильным, когда речь заходила о делах интимного свойства.
Джейн села, волосы рассыпались по ее голым плечам.
– Вы меня заинтриговали!
– Это не для женских ушей, – сказал Генрих и чопорно поджал губы.
– Вы хотите сказать, что-то было неладно все время и вы об этом знали?
Он вздохнул:
– Джейн, у меня возникли подозрения с первого раза, как я оказался с ней в постели. Она похвалялась девственностью, но была знакома с такими приемами, о каких девственницам знать не полагается.
– Приемами? – Джейн не представляла, о чем он говорит.
– Странных способах порадовать мужчину… Только меня они не порадовали! Я понял, что Анна лгала мне, и девственность, о которой она так звонко трубила, на самом деле – притворство. А научилась она этим вещам во Франции.
Джейн тоже кое-что знала.
– Я слышала, что французский двор славится развратом.
– В этом нет сомнений, – согласился Генрих, свесил ноги с края кровати и натянул ночную сорочку. Она заметила, что место старой раны на голени не так сильно воспалено. – Франциск держит при себе maîtresse-en-titre
[20], которая управляет двором, как королева. – Он усмехнулся. – Не бойтесь, этот французский обычай мне отвратителен, и перенимать его я не стану!
– Надеюсь на это! – со смехом сказала Джейн.
Однако любопытство ее не было удовлетворено: что же такое имел в виду ее супруг, когда говорил о «приемах», которые знала Анна. Наверное, они не слишком приятные, что бы это ни было.
В животе у Джейн не прекращался нервный трепет: завтра ей предстояло появиться на публике. Она прибыла на ужин для своих, который устроил Эдвард, боясь, что не сможет проглотить ни кусочка. Однако кубок хорошего бордо успокоил ее, а приезд мастера Кромвеля в компании с Шапуи – они оставались друзьями, несмотря на политические и религиозные разногласия, – отвлек от тревожных мыслей.
Из женщин, кроме Джейн, за столом была только Нан, она превосходно справлялась с ролью хозяйки, ловко руководила слугами, поддерживала разговор и иногда даже выражала собственные, довольно радикальные взгляды.
– Принцесса Мария должна внять голосу разума! – заявила она.
– Я что есть сил стараюсь добиться этого, – сказал Кромвель. – Мы с мессиром Шапуи недавно обсуждали это.
Посол повернулся к Эдварду:
– Мы сошлись в том, что было бы большим благом не только для вашей сестры-королевы и всей вашей семьи, но и для королевства, и для христианского мира в целом, если бы принцессу восстановили в правах. И я прошу вас использовать свое положение для достижения этого.
– Разумеется, – довольно сухо ответил Эдвард.
Насчет Марии он сомневался; ему больше хотелось увидеть на троне короля Сеймура.
Кромвель наклонился вперед и понизил голос:
– Вы все наверняка не вполне понимаете, сколько сил я потратил на то, чтобы состоялся брак королевы и принцесса была восстановлена в правах. Вы, Юстас, полагаю, не забыли, как разгневался на меня король в Пасхальный вторник. Ведь именно из страха попасть в немилость я выдумал любовное приключение королевы и состряпал дело, для чего приложил немало стараний.
Джейн обмерла. Выдумал? Состряпал?
– Но у вас были показания свидетелей, мастер Кромвель, не так ли? – хрипло спросила она.
– Конечно были, мадам, и я играл, используя их.
Он улыбнулся ей. Джейн испугалась, не лукавит ли он. Что первично – доказательства или «стряпня»? И что он имел в виду, говоря о выдуманном любовном приключении королевы? Спрашивать Джейн не смела, потому что не хотела знать ответ. Она не забыла глупые вопросы, которые ей задавали в Тайном совете. Тогда у нее промелькнула мысль, что они пытаются высосать из пальца обвинения против Анны, но у них это плохо получается.
Шапуи следил за Джейн:
– Думаю, мастер Кромвель имеет в виду, что он ознакомился со свидетельствами и решил, что настало время действовать.
Господин секретарь с мудрым видом кивнул.
Заявление Шапуи противоречило похвальбам Кромвеля, но Джейн не хотелось возражать. Генрих рассердился на Кромвеля. Это было в тот день, когда Шапуи признал Анну королевой и они все решили, что ее звезда снова на подъеме. Анна хотела уничтожить Кромвеля. Очевидный вывод таков: Кромвель отправился домой и там замыслил свержение Анны. Доказательства – какие ни есть – были добыты позже. И старался господин секретарь вовсе не ради того, чтобы сделать Джейн королевой или вернуть в фавор Марию, а для спасения собственной шкуры.
Джейн возилась с едой, ощущая тошноту. Остальных слова Кромвеля, казалось, ничуть не смутили. Разговор вернулся к Марии. Сославшись на то, что завтра ей рано вставать, Джейн удалилась, как только позволили приличия. Теперь она точно знала: больше нельзя утешать себя ложными заверениями о причастности Анны к тому, за что ее казнили. А вдруг на ней вообще не было никакой вины?
Глава 28
1536 год
Лондон был en fête
[21], вдоль берегов реки собрались толпы народа. Всем не терпелось увидеть, как новая королева торжественно въезжает в город. Джейн сидела рядом с Генрихом в королевской барке, облаченная в золотую парчу и увешанная дорогими украшениями, и через силу улыбалась, пока они плыли из Гринвича к Вестминстеру в сопровождении красочной процессии маленьких лодок, празднично убранных по поводу такой оказии. Позади следовала барка с королевскими стражниками в алой с золотом форме.
Люди на берегу встречали приближение королевских лодок радостными криками; военные корабли и береговые пушки палили.
У пристани в Рэдклиффе рядом с Лаймхаусом они остановились, чтобы король с королевой могли посмотреть устроенную в их честь Шапуи живую картину с демонстрацией того, как император одобряет брак Генриха и Джейн. Сам посол, разодетый в пурпурный атлас, ожидал их в шатре, расшитом гербами императора, а когда представление закончилось, Шапуи подал сигнал двум небольшим лодкам. На одной сидели трубачи, на другой – группа музыкантов с шомами
[22] и волынками. Посол попросил их сняться с якорей и обеспечить музыкальное сопровождение королевской барке, которая возобновила величавое движение к Вестминстеру. Французский посол, стоявший на берегу, с завистью взирал на происходящее.
