Хотелось сказать, что теперь он отвечает за нее головой, но маг не стал этого делать, понимая, что парень и так со всей ответственностью подойдет к своему делу.
Узкий проход мешал развернуться и перестроиться, потому, погасив огонь, Гарпий и Гиден в полной темноте двинулись к остаткам каменного завала. Обрушившиеся два метра каменных глыб, явно заготовленных на этот случай, с самого начала ничего хорошего не предвещали, но выбора у них все равно не было.
«Одновременно? – уточнил Гиден, даже в темноте транслируя свои мысли брату-полукровке. – Тогда я считаю. Три. Два. Один».
Синхронным ударом ноги полудемоны заставили камни посыпаться куда-то наружу, а затем, быстро расталкивая их в стороны, выбрались по другую сторону завала. Осмотревшись в новом широком коридоре и не найдя в нем ничего, они переглянулись, и Гиден вызвал пламя, чтобы осветить дорогу остальным.
Ран и Вильям двинулись следом, осматриваясь и продвигаясь вперед. Как люди, состоявшие на королевской службе, они легко общались жестами, будто речь шла об очередной миссии. Пройдя вперед, они должны были дать знак Гарпию, что можно идти. Ничего не найдя, они так и поступили.
Махнув рукой, Гарпий дал сигнал Милу. Тот шагнул вперед и подал руку Альбере, помогая перебраться по камням.
Бернард же оглядывал пройденный коридор, чтобы не упустить сюрпризов позади. Его внутреннее пламя оказывалось все дальше, а это ничего хорошего не предвещало, только говорить он ничего не смел, пока внезапная странная сила не заставила обернуться.
Вдали что-то полыхнуло, и Бернарду показалось, что его огонь имел к этому какое-то отношение. От этого чувства в горле мгновенно пересохло.
Ран успел увидеть вспышку, но свет и пламя были быстрее речи. Гарпий смог даже различить подобие огненной стрелы, огромной лучиной летящей вперед. Время будто замедлилось, и он понял, что может поймать эту стрелу, не представляя, до какой степени смог бы ускорить собственные реакции. Протянул руку, сомкнул пальцы и вдруг понял, что его рука прошла сквозь неведомую силу, так с ней и не встретившись.
Время тут же сорвалось вперед, а разум мгновенно понял, что еще миг, и эта самая огненная сила поразит Альберу, стоявшую на камнях.
– Нет! – хотел вскрикнуть он, но почему-то сделал это только в сознании, провожая взглядом луч.
Пространство словно сжалось, луч действительно замедлился, но неуклонно двигался к сердцу Альберы.
Мил, державший магессу за руку, понял, что изменить что-то может лишь он, потому, повернувшись, просто закрыл ее и что было сил толкнул на Бернарда, да так мощно, что, падая с камней, магесса сбила огненного мага с ног, рухнула на него, а огненный луч пролетел над ней, растворившись в темноте коридора.
Мил улыбнулся и только потом понял, что стоял на пути у смертельного луча. Но с ним ведь все хорошо? Правда? Он медленно посмотрел вниз, но улыбаться не перестал. Пламя, пройдя сквозь его грудь, оставило обожженную дыру. Он даже потянулся рукой, чтобы к ней прикоснуться, но рука ослабла на полпути, и его повело куда-то в сторону. Больно почему-то не было. Страх тоже не появился.
Он видел, что Альбера что-то вскрикнула, но уже не слышал ее. Происходящее показалось чужим и неважным.
Камни под его ногами куда-то уходили, а потом стало темно.
Зная, что она жива, было легко исчезать…
У Альберы дрожали руки. Полыхнувший свет ослепил на миг глаза. Острая боль поразила сердце, но она очень быстро поняла, что это не ее ощущения, и испугалась еще больше.
– Мил, – не то вскрикнули, не то прошептали ее губы. Собственный голос показался чужим, а его эхо недосягаемым.
Боль исчезла так же быстро, как и появилась. Голубое свечение, которым вдруг стал окутан Мил, смущавший ее своей внезапной любовью, стало рассеиваться, рваться, словно пламя на ветру. Маленькие обрывки синевы отлетали в сторону и гасли.
– Нет! – вскрикнула Альбера, зная, что все это значит.
Вскочив на ноги, она рванула за секретарем. Ноги ее не держали, подкашивались и роняли ее на камни, но неведомый порыв заставлял буквально ползти к телу мужчины. Она не слышала, как кричал Ран, умоляя ее не высовываться, даже не заметила, как Бернард попытался ее удержать. Она не слышала ничего, важно было лишь видеть угасающий свет.
Мил улыбался, и это ее не пугало, только слезы наворачивались, когда она смотрела на его улыбку и распахнутые неживые глаза.
«Я спас тебя, большего мне и не надо», – буквально говорила застывшая маска на его лице.
Альбере вдруг стало жаль его чувств, настоящих, но ею не принятых. Смахнув слезу, она снова посмотрела на того, кто принял ее судьбу, и вдруг увидела источник угасающего света. Жизнь Мила, оторвавшись от его тела, собиралась в маленький шар и поднималась ввысь.
Не понимая, что она делает, Альбера коснулась руками этого шара с той же нежностью, с какой она спасала растения и маленьких зверей, словно это была не энергия, а крошечное живое существо, нуждающееся в защите.
Жизнь не стала убегать от магессы, а сама скользнула в ее ладонь и прильнула к ее пальцам, словно пушистый котенок в поисках ласки. Накрыв ее второй рукой, Альбера притянула тающий свет к себе, закрыла глаза и вспомнила Мила, немного неловкого, пытающегося быть строгим и взрослым, но, по сути, совсем юного, робкого и трогательного. Ей вдруг стало ясно, что он так хотел понравиться ей, что совсем забывал быть собой, все следил, чтобы все делать правильно, разумно и ответственно, как полагалось будущему мужу мага Жизни.
У Альберы навернулись слезы. Теперь она узнала о секретаре академии все, и речь шла не о его судьбе, не о воспоминаниях, а о его сути, его истинном воплощении.
– Ты не должен исчезать, – беззвучно прошептала она в узкую щелочку между собственными пальцами.
Шар ей ответил. Вспыхнул, как пламя, согревая ее руки, и тут же замер, отдавая себя на ее волю.
У Альберы кружилась голова. Во рту пересохло, а пальцы похолодели, но она знала, что должна делать.
Теперь она действительно знала, что значит быть магом Жизни. Она могла понять суть любого, а главное, могла решать, кому жить, а кому умереть.
Она может не просто вернуть эту искру жизни, душу, сущность, или как еще это можно назвать, – она может ей повелевать. Отобрать у одного, отдать другому. Она может даже убить, забрав этот шар из центра живого и отпустив на свободу…
Она может! И от этого было только горько.
Губы сами что-то шептали. С глаз падали слезы. Они стеклянными жемчужинами падали на ее руки, одежду, спутанные волосы.
Она просто вернула то, что никто не имел права отбирать у Мила, положила обратно, словно спрятала сокровище в глубины тела.
Стоило поместить шар в центр раненой груди, и он влился назад, как река в огромное озеро, разлился мощным сиянием и запульсировал, словно сердце, начавшее бег.
