Оглядывая всё, что успел за пару минут натворить этот змей, он все же не мог не признать, что не сделал ничего особенного. По-настоящему часовня еще стояла, а змей был скован лишь благодаря мужеству Ричарда и внезапной мощи Обера. И все жертвы, которые пали в этом бою, погибли нелепо и стремительно просто по жестокой воле рока. Ведь никто не ожидал столкнуться здесь с чем-то столь мощным, столь быстрым и столь развитым. Для такой Тьмы нужна была куда большая сила, воля и смелость. Стен чувствовал это.
Пока мысли мгновенно проносились в его сознании, открывая разуму невероятные идеи, никто, к счастью, не видел, как чернели его глаза и как дрожал в них Свет решимости.
«Рейнхард, − мысленно сообщил он суровым тоном, − на тебе подкрепление. Подготовь еще одну, а то и две команды, затем возвращайся с ними».
Старик не стал возражать. Это было бы глупо: кто кроме него мог теперь покинуть часовню, создать еще одну команду и возглавить ее? Только сам Стен, но он не мог покинуть это место.
«Роб, соберись. Для тебя есть работа. Перенаправь энергию всей команды мне».
Но Роб его не слушал.
«Если ты не хочешь, чтобы смерть Лиры была напрасной, − выполняй!»
Имя возлюбленной заставило Роба глухо зарычать, но этот рык остудил его самого, заставляя опомниться и вновь стать частью почти разбитой команды.
«Эйд, твоя энергия мне тоже нужна».
«Что ты задумал?» − озадаченно спросил Обер.
«Попробую хотя бы ранить его, раз уж я один могу еще сражаться почти в полную силу».
Этот ответ был ложью, однако ложью невольной и неумышленной. Стен и сам не понимал, что находится на гране человеческих физических сил, просто было в нем что-то большее, заставляющее действовать. Его очищенный разум оставил все тревоги и заботы за пределами этой часовни, будто не было ничего до этой битвы и не будет ничего после.
Не думая уже ни о чем и не до конца сознавая, что именно он планирует сделать, Стен поднял меч, принадлежащий епископу. Эйд выронил его, и теперь это оружие, словно знак судьбы, было у самых ног безоружного Стена. Тяжелый двуручный меч как родной лег в руку мужчины.
Змей, тем временем, вновь начал движения, отходя от удара и готовый вновь крушить.
«Ричард, отпускай его».
Юный заклинатель сверкнул черными глазами, будто предчувствуя что-то по-настоящему особенное, однако цепи убрал.
Змей вздрогнул, получив свободу, и тут же повернул свою зловещую голову в сторону Стена. Команда все же работала. Все, даже раненый, почти бездыханный Эйд, теперь наполняли Стена энергией, но она, казалось, не могла проникнуть в него, создавая внешний покров света, озаряющий мечника и его оружие.
Тем временем огни спирали почти угасли.
Тьма, в лице этого неистового монстра, безошибочно определила врага и по решительному взгляду Стена точно знала, что уйти ей не удастся, если не обойти этого экзорциста, с глазами чудовища.
Змей зарычал, выдыхая черное зловоние прямо в лицо Стену, подобно ответу на его решимость. Огни погасли. Повисла Тьма.
Только Стена она словно огибала. Он не чувствовал ее ни вокруг, ни в своем сердце, будто был неприкасаемым для этой силы. Легко скользнув в сторону, он промчался по телу змея буквально стрелой и вонзил меч ему в голову. Но зверь не пал так просто, он взвыл, зарычал, стал старательно сбрасывать с себя экзорциста, но все было тщетно. Опустившись на одно колено, Стен держал меч одной рукой, вгоняя его все глубже в материальную форму Тьмы. Другой же рукой он вцепился в шкуру и с помощью сияния, так заметно покрывшего его, буквально вонзался в нее пальцами.
Змей неистовствовал, но от руки смелого, можно даже сказать, безумного экзорциста постепенно разбредались письмена. И чем больше они разрастались, тем сильнее змея в этой тьме прибивало к полу, словно он тяжелел. Вот только гнев его лишь усиливался, и темные волны подле него сгущались. Змей терял свою форму, но письмена не давали ему сбежать.
Теперь все видели, какое безумство задумал Стен. Те печати, которые теперь сползали с тела Тьмы и рисовались дальше в воздухе, были известны всем. Печати Лоре-Дана – так они звались. Все знали их, но никто кроме их создателя не мог отважиться на их использование. Тот, кто один раз применил эту печать, пал, завершив ее. Лоре-Дан – один из известнейших паладинов древности – был равновелик как в битве, так и в умении творить чары. Он и придумал способ изгонять Тьму лишь своей волей. Однако по закону битвы Света и Тьмы, эти две противоборствующие силы встречаются лишь в сердце человека. Лишь человеческая душа могла соединить два этих мира.
Спокойный размеренный Свет, будучи самой Жизнью и Миром, никуда не спешит. Он протекает в своем естественном проявлении, не тронутый ничем. Он не стремится к Тьме, не избегает ее, не страшится и не борется с ней. Он неуязвим для Тьмы.
Тьма же в своей неистовой пляске, в нервном поиске ответов, в боли и страхе постоянно мечется, сама не зная, чего желает. Она рвется, причиняя сама себе боль, и стремится разрушать. Она могла бы закрыть собой весь Свет, но она боится его, не понимает, что его покой – это не презрение.
В каждом живом существе обе силы сталкивались в один поток. Именно поэтому Тьму старались изгнать через то сердце, которое пустило ее в этот мир. Врата внутри него считались открытыми.
Печать Лоре-Дана позволяла открыть врата в мир Тьмы в собственном сердце и изгнать ее.
Впуская Тьму в самого себя, утягивая ее из мира, Стен превращал себя самого в поле битвы, где Тьма сражалась за неведомую мечту, в которой нет боли. Подобная иллюзия была самой страшной для его болезненного сердца. Он мог бы потерять спокойное смирение и свою мудрость, отдаваясь этой мечте, и вместе с Тьмой начать бессмысленный поиск забвения.
Стен не был тем, кем привык быть. Его сердце билось иначе. Его боль была холодной, будто небрежное касание льда. Усталость превратилась в дуновение ветра, а яркий свет стал искрой. Черные глаза сияли. Кожа переплетала на себе оба узора. Свет рисовал на нем письмена печатей. Тьма − черные молнии. А Стен не понимал, что медленно опускаясь на каменный пол часовни и поглощая остатки змея, наливался мощью, которую не знал прежде.
Когда все закончилось, а его ноги вновь коснулись пола, он не мог уже объяснить, как сумел сделать все это. Открывал ли он врата? Закрывал ли он их? Была ли в нем еще Тьма? Был ли он Стеном? Ничего этого он не знал. Он чувствовал лишь легкость, которая уносила его куда-то прочь.
Ему виделась та усмешка Ричарда, которая совсем недавно пугала. Теперь она казалась родной, естественной, понятной.
Была в мире Тьма куда большая, чем эта беснующаяся мелочь, – он точно знал это, запоздало понимая, что падает на каменный пол под испуганные крики своих товарищей.
Так Стенет действительно смог проявить себя и поразить своей волей весь орден. Казалось, он оправдал надежды епископа, однако старик предпочел бы увидеть Стена еще раз, чтобы все же сказать самое важное. Он метался в поисках того, кому можно было бы доверить тайну будущего епископа, но не находил. Он мог бы передать номер заветного отчета или место хранения особого секретного донесения, но не было рядом того, кому можно было доверять. Порой он даже тянул к кому-то руку, ловил черную мантию, привлекал к себе, но видел глаза и, ужасаясь, отворачивался. Покой старца сменился агонией, будто Тьма овладела им, но он был чист, даже слишком чист для угасающей натуры.
