− Конечно, − невозмутимо ответил Стен. − Я немало лет живу на свете и сталкивался с Тьмой. Когда я был еще послушником, мой мастер, инквизитор Онор, говорил, что все мы каждый день ведем сражение за свою душу, и каждый из нас хоть раз в моменты слабости пускал Тьму в свое сердце, позволяя ей обращаться в тоску, отчаянье, печаль или страх.
− Страх – это тоже Тьма? – удивился Артэм.
− Не совсем, страх – это инструмент Тьмы. Когда появляется страх, мы становимся уязвимыми.
Артэм задумался и долго сидел так, потирая кончик носа.
Стен же наблюдал, подмечая, что, невзирая на внешнее сходство с матерью, мальчонка стремился походить на него и перенимал его привычки, казалось, даже подражал. Это заставляло улыбаться от гордости.
− Тогда Лейн не должен изучать эти знаки, потому что они сделают его уязвимым перед Тьмой и станут искушением.
Стену и добавить было нечего. Именно так он подумал, увидев эти символы. Он верил в силы своего сына, но, в отличие от Лейна, знал всю коварность Тьмы.
− Почему Лейн не понимает этого? – удивился Артэм. – Ведь он знает все то, что рассказал мне ты.
Стен вздохнул:
− Понимаешь, Артэм, все дело во времени. Каждый человек в своей жизни проходит определенные периоды, и перед периодом понимания приходит период сомнений, когда человек спешит взять все правила на пробу, понять все их стороны, а порой даже нарушить, чтобы увидеть и ощутить результат. Сейчас твой брат находится в периоде сомнений, он в поиске своего пути и основ своей веры. Он все знает не хуже моего, но, в отличие от тебя, он уже видел достаточно, чтобы усомниться, но не набрался опыта, чтобы убедиться.
− Значит брат готов приблизиться к Тьме, чтобы почувствовать силу Света?
Стен кивнул, поражаясь, как эти простые слова ребенка отражают истину.
Уложив младшего спать, Стен стал ждать старшего, пытаясь обдумать предстоящий разговор.
Лейн вернулся поздно, но удивился странному взгляду отца. Он пришел позже обычного, но явился ко времени, о котором они когда-то договорились, но вид у Стена был настолько обеспокоенным, что это было сложно не заметить.
− Что-то случилось? – спросил Лейн.
− Ты будешь есть? – спросил Стен, уклоняясь от ответа и отводя зачем-то взгляд.
− Вообще, я ел в храме, но, кажется, уже вновь голоден.
Стен вздохнул. Он был подавлен и даже зол, но не хотел выдавать этого, чтобы не сорваться на крик и не испортить. Стараясь держать себя в руках, Стен отправился на кухню, усадил сына за стол и закурил. Непривычно было курить в доме, но, выдыхая дым в открытое окно, он понимал, что это единственный способ сохранить самообладание.
Лейн долго поглядывал на отца, не прекращая есть, прежде чем все же спросить:
− Что-то случилось, отец?
− Я узнал, что ты изучаешь цепные руны древних.
− Печати Мендела, − проговорил Лейн, словно поправляя отца.
− Именно, − выкидывая папиросу, прошептал Стен и сел напротив сына. – Артэм принес мне лист с твоими набросками и спросил, что это.
Лейн молча смотрел на отца, принимая его взгляд и явно не чувствуя никакой вины, лишь уверенность в своей позиции.
− Почему ты вообще знаешь о них? – спросил Стен с явной печалью в голосе.
− Хочешь сказать, найдется хоть один инквизитор, не знающий о них?
− Лейн, − процедил сквозь зубы Стен.
− Ну что я такого сделал? Это не запрещено церковью, и вся инквизиция об этом знает, и все применяют.
− Инквизиция, Лейн. Инквизиция! – не выдержал Стен, все же повышая голос. – Ты не инквизитор и еще даже не послушник, но уже изучаешь это.
− Считаешь, что я не стану инквизитором? У меня скоро экзамены, и через пару месяцев я буду послушником, почему я не могу…
Стен не дал договорить:
− Потому, что всему свое время. Да, ты наверняка поступишь, а затем станешь инквизитором, будешь изгонять Тьму, наберешься опыта и получишь сан экзорциста, но сейчас…
− Я изгоняю Тьму уже сейчас! – гордо заявил Лейн и, гневно бросив ложку, встал из-за стола. – Ты даже не представляешь, на что я способен, но утверждаешь, что мне не время знать о печатях Мендела. Если я превосхожу тебя, это не моя вина!
Бросив эти слова, Лейн поспешил удалиться к себе, не желая разговаривать с отцом. Стен же остался один в растерянном недоумении. Он никак не мог предположить, что его сын мог участвовать в обрядах инквизиции, что кто-то прямо под его носом привлекает мальчишек к подобным делам, а он – глава экзархата – об этом и не догадывается.
Посидев немного и все обдумав, он все же решил поговорить с сыном еще раз. Постучав в дверь его комнаты, он проговорил:
− Лейн, пожалуйста, давай поговорим. Я ведь не против твоего развития, ты же знаешь.
Дверь резко открылась.
− Но ты всегда учил меня лишь тому, что положено.
− Тому, что знал сам, − поправил Стен еле слышно.
− Ты знаешь много больше!
− Я знал много меньше в твои годы, Лейн. Тебе всего пятнадцать, и я давал тебе максимум всегда, просто есть вещи, которые нужно узнавать…
− Когда вырастешь?!
− Нет, когда получишь определенный опыт, чтобы по-настоящему понять их смысл.
− По-твоему, я не способен понять?! Почему ты так меня недооцениваешь?
− Не стоит кричать так, ты разбудишь Артэма. И нет, я не считаю, что ты не способен понять смысл и надобность этих знаний в экзорцизме, но ты еще не представляешь, как это выглядит в действительности. У тебя нет практики…
− Есть! – рыкнул Лейн, собираясь закрыть дверь перед отцом, но Стен подставил ногу, не позволяя это сделать.
− Хорошо, есть, но откуда? – спросил он серьезно, стараясь избавить свой тон от гнева, ведь все же Лейн был слишком на него похож.
Подросток не ответил, только отвернулся.
− Ну, если я не знаю о твоих достижениях, то расскажи мне о них, − спокойно проговорил Стен. – Кто тебя учит?
Лейн посмотрел на отца уже не так злобно.
− И как много ты уже смог сделать?
− В действительности немного, − признался Лейн, отпуская дверь и отступая, явно пуская отца в свою комнату. – Хотя в групповых ритуалах изгнания я участвовал много раз, сам лишь один раз изгнал зарождающуюся тьму из ребенка.
− Какого ребенка?
− Ну, сына мельника, младшего…
