— Кого-нибудь ждете?
— Я снял тут жилье и провел в нем всю ночь.
Она присмотрелась ко мне.
— Вы были здесь вчера днем. Я помню.
Повернулась к машинке, и пальцы ее заплясали по клавишам. Из раскрытого окна за ее спиной доносилось рычание въезжающих на стоянку машин. Небо было ясное, почти без смога. День обещал быть жарким.
На конторке оранжевой красотки зазвонил телефон. Она что-то неслышно проговорила в трубку и снова посмотрела на меня.
— Мистер Эндикотт у себя в кабинете. Знаете, как туда пройти?
— Я когда-то работал там. Еще до Эндикотта. Меня уволили.
Она посмотрела на меня с ничего не выражающим, как и у всех муниципальных служащих, видом. Голос, казалось, шедший откуда угодно, только не из ее рта, произнес:
— Двиньте ему по роже мокрой перчаткой.
Я подошел к ней поближе и взглянул на ее оранжевые волосы. Многие из них были у корней седыми.
— Кто это сказал?
— Стена. Она говорит. Это голоса мертвецов, проходивших сквозь нее в ад.
Я тихо вышел и бесшумно затворил за собой дверь.
Глава 32
Входишь в двойные двери. За дверями комбинация частной телефонной станции со столом справок, где сидит одна из тех женщин неопределенного возраста, каких видишь в муниципальных учреждениях по всему миру. Они никогда не были молодыми и никогда не будут старыми. У них нет ни красоты, ни обаяния, ни шика. Им не нужно никому нравиться. Они надежны и корректны, хотя и не вполне учтивы, умны и эрудированы, хотя ничем, в сущности, не интересуются. Они представляют собой то, во что превращаются люди, меняющие жизнь на существование и честолюбие на обеспеченность.
За этим столом по одной стороне очень длинного коридора тянется ряд застекленных комнатушек. Другая сторона — это зал ожидания, представляющий собой ряд жестких стульев, обращенных «лицом» к комнатушкам.
Примерно половина стульев была занята. Судя по лицам сидящих, они ждали долго и полагали, что придется ждать еще дольше. Большинство из них было одето в старье. Один был привезен из тюрьмы в хлопчатобумажном костюме и находился при охраннике. Бледнолицый парнишка, крепко сложенный, но с пустым взглядом.
На двери в конце коридора было написано: «СЕВЕЛ ЭНДИКОТТ, ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР». Постучав, я вошел в просторную, полную воздуха угловую комнату.
Вполне уютную, со старомодными, обитыми кожей креслами, с портретами бывших прокуроров и губернаторов на стенах. Ветерок развевал тюлевые занавески на четырех окнах. Вентилятор на высокой полке негромко жужжал, медленно описывая дугу.
Севел Эндикотт сидел за темным столом и смотрел, как я приближаюсь.
Указал на стул напротив. Я сел. Прокурор был высоким, худощавым, смуглым, с непричесанными волосами и длинными пальцами.
— Вы Марлоу? — спросил он. В его голосе слышался легкий южный акцент.
Я решил, что отвечать не обязательно. И молча ждал.
— Вы попали в скверное положение, Марлоу. Дело ваше плохо. Вы скрывали важные для расследования убийства улики. Это — препятствие отправлению правосудия. Вас могут за это посадить.
— Какие улики? — спросил я.
Эндикотт взял со стола фотографию и хмуро воззрился на нее. Я глянул на двух других посетителей, находившихся в комнате. Одной была Мэвис Уэлд. В темных очках с широкой белой оправой. Глаз ее не было видно, но, должно быть, она смотрела на меня. Без улыбки. И сидела совершенно неподвижно.
Рядом с ней расположился мужчина в светло-сером фланелевом костюме с небольшой гвоздикой в петлице. Он курил сигарету с монограммой и, не обращая внимания на стоящую рядом пепельницу, стряхивал пепел на пол. Я узнал его по фотографиям в газетах. Ли Фаррелл, один из лучших адвокатов в стране. Седой, но с молодо блестящими глазами. Сильно загорелый. Держался он так, словно одна только возможность пожать ему руку стоила пять тысяч долларов.
Эндикотт откинулся назад и своими длинными пальцами стал постукивать по подлокотнику. Затем с вежливым почтением он обратился к Мэвис Уэлд.
— Мисс Уэлд, вы хорошо знали Стилгрейва?
— Близко. Во многих отношениях он был весьма очаровательным человеком.
Мне с трудом верится... — она умолкла и пожала плечами.
— Вы готовы показать под присягой, где и когда был сделан этот снимок?
Он показал ей фотографию.
— Минутку, — остановил его Фаррелл. — Это и есть та улика, которую мог утаивать мистер Марлоу?
— Вопросы задаю я, — резко сказал Эндикотт.
Фаррелл улыбнулся:
— Ну что ж, если ответ — да, то могу сказать, что эта фотография не является уликой.
— Вы ответите на мой вопрос, мисс Уэлд? — мягко спросил Эндикотт.
Она ответила легко и непринужденно:
— Нет, мистер Эндикотт, я не могу показать под присягой, где и когда был сделан этот снимок. Я не видела, как он был сделан.
— Все, что вам нужно, — это взглянуть на него.
— Все, что я знаю, — это то, что видно на этом снимке, — сказала она.
Я усмехнулся. Фаррелл с огоньком в глазах поглядел на меня. Эндикотт краем глаза заметил мою усмешку.
— Вам что-то кажется смешным? — рявкнул он.
— Я не спал всю ночь. И не могу справиться со своей мимикой, — ответил я.
Он бросил на меня суровый взгляд и снова повернулся к мисс Уэлд.
— Прошу вас ответить подробнее.
— Меня много фотографировали, мистер Эндикотт. В разных местах, с разными людьми. В ресторане «Танцоры» я обедала и ужинала и с мистером Стилгрейвом, и со многими другими мужчинами. Не знаю, что вы хотите от меня услышать.
— Насколько я понимаю, — вкрадчиво сказал Фаррелл, — вы хотите с помощью показаний мисс Уэлд приобщить эту фотографию к делу в качестве улики. На каком процессе?
— Это мое дело, — сухо ответил Эндикотт. — Вчера вечером кто-то застрелил Стилгрейва. Возможно, женщина. Возможно, даже мисс Уэлд. Мне неприятно говорить подобное, но это более чем вероятно.
Мэвис Уэлд слегка опустила голову. Она вертела в руках белую перчатку.
— Что ж, представим себе процесс, — сказал Фаррелл, — на котором этот снимок будет фигурировать в качестве улики — если, конечно, вам удастся приобщить его к делу. Но вам не удастся этого сделать. Мисс Уэлд вам в этом не поможет. Она знает о фотографии только то, что на ней видно. То, что может увидеть каждый. Вам придется приобщить ее к делу с помощью свидетеля, который сможет показать под присягой, где и когда был сделан этот снимок. В противном случае, если окажусь защитником на процессе, я буду протестовать. Могу даже представить экспертов, которые под присягой покажут, что фотография сфабрикована.
