Улыбка мгновенно сошла с его рыхлого лица.
— Вы полицейский?
Голос его стал тонким, писклявым.
— Нет. Но если тебе это не безразлично, у тебя расстегнуты брюки.
Толстяк с ужасом глянул вниз и дрожащими руками задернул молнию.
— Спасибо, — пропищал он. — Спасибо.
И перегнулся через свою низкую конторку.
— Произошло это не перед входом, — зачастил он. Чуть подальше. Почти на углу.
— Стейн жил здесь, не так ли?
— Я не хочу говорить об этом. Никак не хочу. — Он сделал паузу и провел мизинцем по нижней губе. — Почему вы спрашиваете?
— Чтобы ты не закрывал рта. Нужно быть поосторожнее, приятель. В твоем дыхании ощутим запах.
Толстяк залился краской до самой шеи.
— Если вы намекаете, что я пил...
— Курил, — сказал я. — И не просто табак.
Я повернулся. Толстяк не сказал ни слова. Подойдя к лифту, я бросил на него взгляд. Он стоял, опершись ладонями о конторку и, выгнув шею, наблюдал за мной. Даже издали было видно, как он дрожит.
Лифт оказался без лифтера. Четвертый этаж был холодно-серым, ковровая дорожка — толстой. У двери с номером 412 имелась кнопка звонка. Он мелодично прозвучал за дверью, которая тут же распахнулась. На меня уставились красивые черные глаза, мне улыбнулись манящие ярко-красные губы. На Долорес, как и накануне вечером, были черные брюки и красная блузка.
— Амиго! — воскликнула мисс Гонсалес. Я взял ее запястья, свел их вместе так, что сошлись ладони. Чуть-чуть поиграл с ней в ладушки.
Выражение ее глаз было томным и вместе с тем странным.
Выпустив руки Долорес, я прикрыл дверь локтем и протиснулся мимо нее в комнату. Все было, как и в первый раз.
— Тебе нужно застраховать их, — сказал я, коснувшись пальцем одной груди, отнюдь не подложной. Сосок был твердым, как рубин.
Долорес, довольная, засмеялась. Я оглядел квартиру. Она была темно-серой и пыльно-голубой. Не цвета хозяйки, но очень недурна. Ложный камин с газовыми горелками в виде поленьев. Довольно много кресел, столиков и светильников. В углу — скромный маленький бар.
— Нравится моя квартирка, амиго?
— Не говори «квартирка». Слишком по-шлюшьи.
Я не смотрел на хозяйку. Не хотел смотреть. Сел на кушетку и потер лоб.
— Поспать бы часа четыре и пропустить пару стаканчиков. Тогда бы я вновь смог болтать с тобой о пустяках. Сейчас же у меня едва хватит сил на то, чтобы говорить о деле. Но это необходимо.
Долорес подошла и села рядом. Я покачал головой.
— Не сюда. Разговор действительно о деле.
Она села напротив и серьезно поглядела на меня своими темными глазами.
— Ну ладно, амиго, как хочешь. Я твоя девочка — по крайней мере, я охотно была бы твоей девочкой.
— Где ты жила в Кливленде?
— В Кливленде? — Голос ее был очень мягким, почти воркующим. — Разве я говорила, что жила в Кливленде?
— Ты сказала, что познакомилась с ним там.
Долорес задумалась, потом кивнула.
— Я тогда была замужем, амиго. А в чем дело?
— Стало быть, жила в Кливленде?
— Да, — негромко сказала она.
— Как ты познакомилась со Стилгрейвом?
— В те дни было престижным знать кого-то из гангстеров. Наверно, это форма извращенного снобизма. Девицы ходили туда, где, по слухам, собирались гангстеры. Если повезет, в один прекрасный вечер...
— Ты позволила ему подцепить тебя?
Она весело кивнула.
— Вернее, я подцепила его. Он был очень славным. Правда.
— А как же муж? Твой муж? Или не помнишь?
Долорес улыбнулась.
— Брошенными мужьями хоть пруд пруди.
— Ты права. Их можно отыскать где угодно. Даже в Бэй-Сити.
Этим я ничего не достиг. Она вежливо пожала плечами.
— Не сомневаюсь.
— Им может быть даже выпускник Сорбонны. Он даже может предаваться мечтам, практикуя в жалком маленьком городишке. Ждать и надеяться. Это словосочетание мне по душе. В нем есть поэтичность.
Вежливая улыбка не сходила с красивого лица Долорес.
— Мы не находим общего языка, — вздохнул я.
— Никак не находим. А надо бы найти.
Я опустил взгляд на свои пальцы. Голова у меня болела. Я был совершенно не в форме. Долорес протянула мне сигареты в хрустальной коробке, и я взял одну. Свою сигарету Долорес вставила в золотые щипчики. Ее она взяла из другой коробки.
— Хочу попробовать твоих, — попросил я.
— Но мексиканский табак многим кажется очень крепким.
— Без добавок, — сказал я, глядя на нее. Потом решил не настаивать. — Нет, ты права. Мне он не понравится.
— В чем смысл этого эпизода? — настороженно спросила Долорес.
— Швейцар курит марихуану.
Она неторопливо кивнула.
— Я предупреждала его. Несколько раз.
— Амиго, — сказал я.
— Что?
— Ты употребляешь не так уж много испанских слов, верно? Может, ты их не много и знаешь. «Амиго» — совсем уж затверженное слово.
— Надеюсь, мы не будем вести себя, как вчера днем? — протянула она.
— Нет. В тебе нет ничего мексиканского, кроме повторения нескольких словечек и старательной манеры говорить будто на чужом языке.
Долорес не ответила. Легонько выпустила сигаретный дым и улыбнулась.
— У меня большие неприятности с полицейскими, — продолжал я. — Видимо, у мисс Уэлд хватило здравого смысла рассказать обо всем своему боссу — Джулиусу Оппенгеймеру, — и он не остался в стороне. Нанял ей Ли Фаррелла.
Полицейские вряд ли думают, что Стилгрейва убила она. Но они считают, что я знаю, кто убийца, и поэтому точат на меня зуб.
— А ты действительно знаешь, амиго?
— Я же сказал тебе по телефону, что знаю.
Долорес бросила на меня долгий, немигающий взгляд.
— Убийство произошло на моих глазах. — Голос ее, наконец, стал сухим, серьезным. — Это было очень захватывающе. Этой маленькой девочке захотелось повидать игорный дом. Она никогда не видела ничего подобного, а в газетах писали.
— Она останавливалась здесь — у тебя?
— Не в моей квартире, амиго, а в комнате, которую я для нее сняла.
— Ясно, почему она не хотела назвать мне своего адреса, — сказал я. — Однако, насколько я понимаю, у тебя не было времени обучать ее этому делу.
