Он снова извлек из ящика бутылку. Налил себе глоток и опять быстро выпил. Медленно расслабился. Повернулся и выключил диктофон.
— Хотел бы я встретиться с тобой на суде, — проскрежетал он. — Люблю обрабатывать таких умников. Ты от этого дельца не скоро отмоешься, дорогуша.
Есть, спать и гулять с ним будешь. А сделаешь шаг в сторону, мы тебя и прихлопнем. Теперь займемся делом, от которого у меня с души воротит.
Он пошарил по столу, подвинул к себе бумагу, лежавшую лицом вниз, перевернул ее и подписал. Когда человек пишет собственную фамилию, это всегда видно. Какой-то особенный жест. Затем он встал, обошел вокруг стола, распахнул дверь своей папиросной коробки и заорал, призывая Спрэнклина.
Толстяк явился. Гренц отдал ему бумагу.
— Это я подписал приказ о вашем освобождении, — сообщил он. — Как слуге общества мне иногда приходится выполнять неприятные обязанности. А интересно вам, почему я его подписал?
Я поднялся.
— Если хотите, скажите.
— Дело Леннокса закрыто, мистер. Нет больше такого дела. Сегодня днем у себя в гостинице он написал полное признание и застрелился. В Отатоклане, как вы уже слышали.
Я стоял, глядя в пустоту. Краешком глаза я увидел, как медленно пятится Гренц, словно боится, что я его стукну. Наверно, жуткий у меня был вид.
Затем он снова очутился у себя за столом, а Спрэнклин вцепился мне в плечо.
— Давай шевелись, — жалобно проныл он. — Хоть раз в жизни можно человеку дома заночевать?
Я вышел вместе с ним и закрыл дверь. Закрывал я ее осторожно, словно там, в кабинете, лежал мертвец.
Глава 10
Я нашел копию квитанции на свои личные вещи, отдал ее и расписался на первом экземпляре. Пожитки я рассовал по карманам. Через регистрационную стойку перевесился какой-то человек. Когда я отходил, он распрямился и заговорил со мной. Роста он был под два метра и худой, как проволока.
— Подвезти вас домой?
В тусклом свете он казался старо-молодым, усталым и циничным, но на жулика не смахивал.
— Сколько возьмете?
— Даром. Я Лонни Морган из «Еженедельника». Кончил работу.
— А, полицейский репортер, — отозвался я.
— Всего на неделю. Обычно околачиваюсь в мэрии.
Мы вышли из здания и нашли на стоянке его машину. Я взглянул на небо.
Можно было разглядеть звезды, хоть и мешало городское зарево. Вечер был прохладный и приятный. Я вдохнул его в себя. Потом влез в машину, и мы отъехали.
— Я живу в Лавровом Ущелье, — сказал я. — Подбросьте меня, куда вам удобно.
— Сюда-то привозят, — заметил он, — а как вы домой доберетесь, их не волнует. Меня интересует это дело, какое-то оно противное.
— Дела вроде бы больше нет, — сообщил я. — Сегодня днем Терри Леннокс застрелился. По их словам. По их словам.
— Как это кстати, — произнес он, глядя вперед через ветровое стекло.
Машина тихо катилась по тихим улицам.
— Это поможет им строить стену.
— Какую стену?
— Кто-то строит стену вокруг дела Леннокса, Марло. Вы ведь не дурак, сами видите. Не дают они обыграть это дело. Прокурор сегодня вечером отбыл в Вашингтон. На какое-то совещание. Уехал, выпустив их рук самую аппетитную рекламу за последние годы. Почему?
— Меня спрашивать без толку. Я был сдан на хранение.
— Потому что кто-то ему это компенсирует, вот почему. Не грубыми средствами, конечно, не наличными. Кто-то пообещал ему что-то для него выгодное. Только одному человеку, связанному с этим делом, такое под силу. Отцу этой женщины.
Я откинул голову на спинку.
— Непохоже, — ответил я. — А как же пресса? Харлану Поттеру принадлежат несколько газет, но ведь есть и конкуренты?
Он бросил на меня быстрый насмешливый взгляд и снова перевел его на дорогу.
— Работали когда-нибудь в газете?
— Нет.
— Газетами владеют и издают их люди богатые. Все богачи — члены одного клуба. Конечно, конкуренция существует, и жестокая — за тиражи, за сенсации, за исключительное право публикации. Пока она не вредит престижу, привилегиям и положению владельцев. Если вредит — крышка захлопывается. Дело Леннокса, друг мой, прихлопнуто крышкой. Это дело, друг мой, если его подать с умом, повысило бы тиражи до небес. В нем есть все, что нужно. На суд съехались бы лучшие журналисты со всей страны. Только суда-то не будет. Потому что Леннокс устранился, и дело не завертится. Я же говорю — это очень кстати. Для Харлана Поттера и его семейства.
Я сел прямо и в упор поглядел на него.
— По-вашему, тут что-то нечисто? — Он иронически скривил губы.
— Не исключено, что Ленноксу помогли с самоубийством. — Ну, там — сопротивление аресту. У мексиканской полиции обычно руки чешутся спустить курок. Хотите маленькое пари, на выгодных условиях — что дырки от пуль никто не считал.
— По-моему, вы ошибаетесь, — сказал я. — Я Терри Леннокса хорошо знал. Он давно уже махнул на себя рукой. Если бы его привезли сюда живым, он позволил бы им делать, что хотят. Признался бы в непредумышленном убийстве.
Лонни Морган покачал головой. Я заранее знал, что он скажет.
— Это не прошло бы. Если бы он ее застрелил или череп проломил — тогда да. Но слишком уж это было по-зверски. У нее лицо разбито в кашу. В лучшем случае его обвинили бы в убийстве второй степени, и то галдеж бы поднялся.
Я сказал:
— Может, вы и правы.
Он снова взглянул на меня.
— Значит, вы его знали. Верите во все это?
— Я устал. Мозги не ворочаются.
Наступило долгое молчание. Потом Лонни Морган спокойно заметил:
— Будь у меня ума побольше, чем у простого газетчика, я бы решил, что он ее вовсе и не убивал.
— Тоже мысль.
Он сунул в зубы сигарету и прикурил, чиркнув спичкой о щиток. Молча затянулся. На худом его лице было сосредоточенное и хмурое выражение. Мы доехали до Лаврового Ущелья, я сказал ему, где свернуть с бульвара и где поворот на мою улицу. Машина взобралась в гору и остановилась у подножия лестницы.
Я вылез.
— Спасибо, Морган. Выпить хотите?
— В следующий раз. Вам, наверное, лучше побыть одному.
— Это я успею. На это время всегда есть.
— Вам надо с другом попрощаться, — произнес он. — Видно, это была настоящая дружба, раз вы дали из-за него упрятать себя за решетку.
— Кто это вам сказал? — Он слегка усмехнулся.
— Мало ли что я знаю, да напечатать не могу. Пока. До встречи.
