— Простите за дешевый сарказм, Марло. Вы славный малый. Жаль, если с вами что-нибудь случится.
— Что, например?
— Может, вы еще не слыхали о вечном волшебстве ее первой любви — о парне, который без вести пропал в Норвегии? Вы бы не хотели пропасть без вести, а, дружище? Вы мой личный родной сыщик. Вы нашли меня, когда я затерялся среди дикого величия Ущелья Сепульведа. — Он поводил ладонью по отполированным перилам. — От души было бы жаль, если бы и вы затерялись. Как это тип, который сражался в рядах британцев. Он так затерялся, что неизвестно, был ли он на самом деле. Может, она его просто выдумала для забавы?
— Откуда мне знать?
Он продолжал смотреть на меня, на переносице обрисовались глубокие морщины, рот горько скривился.
— Откуда нам всем знать? Может, она и сама не знает. Малыш устал. Малыш слишком долго играл в поломанные игрушки. Малыш хочет баиньки.
Он ушел наверх.
Вскоре появился Кэнди и начал прибираться в баре — ставил стаканы на поднос, проверял, что осталось в бутылках — не обращая на меня внимания. Во всяком случае, так мне казалось. Потом он сказал;
— Сеньор. Один хороший выпивка остался. Жалко его пропадать. — Он показал на бутылку.
— Вот ты и выпей.
— Gracias, Senor, no me gusta. Un vaso Cerveza, no mas. Стакан пива — мой предел.
— Молодец.
— Хватит и одного алкаша в доме, — заметил он, не сводя с меня глаз. — Я говорю хорошо по-английски, нет?
— Конечно, замечательно.
— Но думаю по-испански. Иногда думаю про нож. Босс — парень что надо. Ему помощь не требуется, hombre. Я за ним присматриваю, понял?
— Хорошо же ты присматриваешь, фраер.
— Hijo de la flauta, — процедил он сквозь зубы. Подхватил поднос со стаканами и вскинул его на плечо, поддерживая ладонью как заправский официант.
Я подошел к двери и вышел на улицу, размышляя о том, почему выражение «сын флейты» превратилось в испанском языке в ругательство. Долго размышлять не стал. Слишком много других тем для размышлений. Беда семейства Уэйдов была не в пьянстве. За пьянством скрывалось что-то другое.
Попозже вечером, между половиной десятого и десятью, я набрал номер Уэйдов. После восьми гудков повесил трубку, но телефон тут же зазвонил. Это была Эйлин Уэйд.
— Только что кто-то звонил, — сказала она. — Почему-то решила, что это вы. Как раз собиралась в душ.
— Да, это я, но звонил просто так, м-с Уэйд. Когда я уходил, Роджер был какой-то странный. Наверно, я теперь за него как бы отвечаю.
— С ним все в порядке, — сказала она. — Крепко спит. По-моему, он все-таки разволновался из-за доктора Лоринга. Наверно, наболтал вам всяких глупостей.
— Сказал, что устал и хочет спать. На мой взгляд, это разумно.
— Если он больше ничего не сказал — тогда конечно. Что же, спокойной ночи, м-р Марло, и спасибо за звонок.
— Я не говорю, что он больше ничего не сказал. — Наступила пауза, затем:
— Нам всем иногда приходят в голову бредовые мысли. Не относитесь к Роджеру слишком всерьез, м-р Марло. В конце концов, у него богатое воображение. Это естественно. Не надо было ему начинать пить так скоро. Пожалуйста, постарайтесь обо всем забыть. Наверное, он вам к тому же и нагрубил.
— Нет, не нагрубил. Разговаривал вполне разумно. Ваш муж хорошо в себе разбирается. Это редкий дар. Некоторые люди всю жизнь изо всех сил утверждают собственное достоинство, которого у них и в помине нет. Спокойной ночи, м-с Уэйд.
Она повесила трубку, а я достал шахматную доску. Набил трубку, расставил фигуры, как на параде, проверил, чисто ли все выбриты, все ли пуговицы на месте и разыграл партию Горчакова-Менинкина. Семьдесят два хода, неудержимая сила атакует неподвижный объект, битва без оружия, война без крови, а все вместе — такая усердная и бесполезная трата умственных способностей, какую встретишь разве что в рекламных агентствах.
Глава 25
Неделя прошла спокойно, я занимался бизнесом, хотя заниматься было особенно нечем. Однажды утром позвонил Джордж Питерс из агентства Карне и рассказал, что он случайно проезжал по Ущелью Сепульведа и из чистого любопытства заглянул к д-ру Верингеру. Однако доктора там уже не было. Там трудилось полдюжины землемеров, наносили участок на карту. Никто из них слыхом не слыхивал про доктора Верингера.
— У бедняги все оттяпали, — сообщил Питерс. — Я проверил. Ему дали тысчонку отступного, чтобы не возиться, а землю поделили на жилые участки, и кто-то заработает на этом миллиончик. Вот в чем разница между уголовщиной и бизнесом. Для бизнеса надо иметь капитал. Иногда мне кажется, что другой разницы нет.
— Замечание циничное и верное, — сказал я, — но на крупную уголовщину тоже требуются капиталы.
— А кто их предоставляет, дружище? Уж наверно, не те ребята, что грабят винные лавки. Пока. До встречи.
Уэйд позвонил мне в четверг, без десяти одиннадцать вечера. Язык у него еле ворочался, но я все-таки его узнал. В трубке слышалось тяжелое, отрывистое дыхание.
— Мне плохо, Марло. Совсем паршиво. Якоря не держат. Можете приехать побыстрей?
— Конечно, только дайте мне на минутку м-с Уэйд.
Он не отвечал. Раздался громкий треск, потом мертвое молчание, а немного спустя какое-то постукивание. Я что-то крикнул, ответа не было. Шло время. Наконец, щелчок — трубку положили — и длинный гудок.
Через пять минут я был уже в пути. Я домчался туда за полчаса, сам не знаю как. Через холмы я перелетал на крыльях, приземлился на бульваре Вентура при красном свете, ухитрился сделать левый поворот, проскочил между грузовиками и вообще вел себя как последний дурак. Через Энсино я пронесся со скоростью почти сто километров, освещая фарами припаркованные машины, чтобы никто не вздумал вылезти с моей стороны. Везло мне так, как бывает, когда на все наплевать. Ни полиции, ни сирен, ни красных мигалок. Перед глазами стояло то, что, возможно, происходило сейчас в доме Уэйдов — не самые приятные видения. Она была наедине с пьяным маньяком; она валялась у лестницы со сломанной шеей; она скорчилась за запертой дверью, а кто-то, завывая, пытался эту дверь взломать; она бежала босиком по залитой лунным светом дороге, а за ней гнался здоровенный негр с топором.
Все оказалось не так. Когда машина подлетела к дому, во всех окнах горел свет, а она стояла на пороге с сигаретой в зубах. Я вышел и пошел к ней по мощеной дорожке. На ней были брюки и рубашка с отложным воротничком.
Она поглядела на меня. Все было спокойно, волновался один я.
Мои первые слова были такими же идиотскими, как и все мое поведение.
— Я думал, вы не курите.
— Что? Нет, вообще не курю. — Она вынула сигарету изо рта, оглядела, бросила и наступила на нее. — Только изредка. Он звонил д-ру Верингеру.
