Она резко развернулась, словно только сейчас поняла, что это я. Глаза у нее широко раскрылись, она обмякла и выпустила револьвер. Это было тяжелое неуклюжее оружие, марки «Уэбли», без бойка. Дуло было еще теплое.
Поддерживая ее одной рукой, я сунул револьвер в карман и взглянул на Уэйда поверх ее головы. Никто не произнес пока ни слова.
Потом он открыл глаза, и на губах у него проступила знакомая усталая улыбка.
— Ничего страшного, — пробормотал он. — Просто случайный выстрел в потолок.
Я почувствовал, как она напряглась. Потом отстранилась от меня. Глаза у нее были ясные и внимательные. Я ее не удерживал.
— Роджер, — произнесла она вымученным шепотом, — неужели дошло до этого?
Он тупо уставился перед собой, облизал губы и ничего не ответил. Она подошла к туалетному столику, оперлась на него. Механически подняв руку, откинула волосы с лица. По всему ее телу пробежала дрожь.
— Роджер, — снова прошептала она, качая головой, — бедный Роджер. Бедный, несчастный Роджер. — Он перевел взгляд на потолок.
— Мне приснился кошмар, — медленно сказал он. — Над кроватью стоял человек с ножом. Кто — не знаю. Чуть-чуть похож на Кэнди. Это же не мог быть Кэнди.
— Конечно, не мог, дорогой, — тихо сказала она. Отойдя от туалетного столика, она присела на край кровати. Протянула руку и стала гладить ему лоб. — Кэнди давно пошел спать. И откуда у него нож?
— Он мексиканец. У них у всех ножи, — сказал Роджер тем же чужим, безликим голосом. — Они любят ножи. А меня он не любит.
— Вас никто не любит, — грубо вмешался я. Она быстро обернулась.
— Не надо, пожалуйста, не надо так. Он не знал. Ему приснилось.
— Где был револьвер? — проворчал я, наблюдая за ней и не обращая на него никакого внимания.
— Ночной столик. В ящике. — Он повернул голову и встретился со мной глазами.
В ящике не было револьвера, и он знал что мне это известно. Там были таблетки, всякая мелочь, но револьвера не было.
— Или под подушкой, — добавил он. — У меня все путается. Я выстрелил один раз, — он с трудом поднял руку и указал, — вон туда.
Я взглянул вверх. В потолке вроде и вправду было отверстие. Я подошел ближе, чтобы получше разглядеть. Да, похоже на дырку от пули. Пуля из этого оружия могла пройти насквозь, на чердак. Я вернулся к постели и сверху окинул его суровым взглядом.
— Чушь. Вы хотели покончить с собой. Ничего вам не приснилось. Вы изнемогали от жалости к себе. Револьвера не было ни в ящике, ни под подушкой. Вы встали, принесли его, легли обратно в постель и решили поставить точку на всей этой гадости. Но вам, видно, храбрости не хватило.
Вы выстрелили так, чтобы ни во что не попасть. Тут прибежала ваша жена — этого-то вы и хотели. Жалости и сочувствия, приятель. Больше ничего. И боролись-то вы невзаправду. Если бы не позволили, она не отняла бы у вас револьвер.
— Я болен, — сказал он. — Но, может, вы и правы. Какая разница?
— Разница вот какая. Вас могут положить в психушку. А тамошний персонал не добрее, чем охранники на каторге в Джорджии.
Эйлин внезапно встала.
— Хватит, — резко бросила она. — Он действительно болен, и вы это знаете.
— Ему нравится быть больным. Я просто напоминаю, к чему это может привести.
— Сейчас не время ему объяснять.
— Идите к себе в комнату. — Голубые глаза сверкнули.
— Как вы смеете…
— Идите к себе в комнату. Если не хотите, чтобы я вызвал полицию. О таких вещах полагается сообщать. — Он криво усмехнулся.
— Вот-вот, зовите полицию, — сказал он, — как вы сделали с Терри Ленноксом.
На это я и глазом не моргнул. Я по-прежнему наблюдал за ней. Теперь она казалась ужасно усталой, и хрупкой, и очень красивой. Вспышка гнева прошла.
Я протянул руку и коснулся ее плеча.
— Все в порядке, — сказал я. — Он больше не будет. Идите спать.
Она бросила на него долгий взгляд и вышла. Когда она исчезла за порогом, я сел на край кровати, на ее место.
— Еще таблетку?
— Нет, спасибо. Могу и не спать. Гораздо лучше себя чувствую.
— Так как насчет стрельбы? Просто разыграли дурацкий спектакль?
— Может, и так. — Он отвернулся. — Что-то на меня нашло.
— Если действительно хотите покончить с собой, помешать вам никто не сможет. Я это понимаю. Вы тоже.
— Да. — Он по-прежнему смотрел в сторону. — Вы сделали, о чем я вас просил — насчет этой ерунды на машинке?
— Угу. Странно, что вы не забыли. Безумное сочинение. Странно, что напечатано без помарок.
— Всегда так печатаю, пьяный или трезвый — до известного предела, конечно.
— Не волнуйтесь насчет Кэнди, — сказал я. — И не думайте, что он вас не любит. Я тоже зря сказал, что вас не любит никто. Хотел разозлить Эйлин, вывести ее из себя.
— Зачем?
— Она сегодня один раз уже падала в обморок. — Он легонько покачал головой.
— С ней этого никогда не бывает.
— Значит, притворялась.
Это ему тоже не понравилось.
— Что это значит — что из-за вас умер хороший человек? — спросил я.
Он задумчиво нахмурился.
— Просто чушь. Я же сказал — мне приснилось…
— Я говорю о той чуши, что там напечатана. — Тут он повернул ко мне голову с таким трудом, словно она весила тонну.
— Тоже сон.
— Зайдем с другого конца. Что знает про вас Кэнди?
— Пошли вы знаете куда, — ответил он и закрыл глаза. Я встал и прикрыл дверь.
— Вечно убегать не получится, Уэйд. Конечно, Кэнди способен на шантаж. Вполне. И способен делать это по-хорошему — любить вас и в то же время тянуть из вас монету. В чем тут дело — женщина?
— Поверили этому дураку Лорингу, — сказал он, не открывая глаз.
— Да нет. А вот как насчет ее сестры — той, которую убили? Я стрелял вслепую, но попал в цель. — Глаза у него распахнулись. На губах вскипел пузырек слюны.
— Значит, вот почему вы здесь? — спросил он медленно, шепотом.
— Ерунда. Меня пригласили. Вы же сами и пригласили.
Голова его перекатывалась по подушке. Секонал не помог, его пожирало нервное возбуждение. Лицо покрылось потом.
— Я не первый любящий муж, который изменяет жене. Оставьте меня в покое, черт бы вас взял. Оставьте меня.
Я пошел в ванную, принес полотенце и протер ему лицо, презрительно ухмыляясь. Я вел себя, как наипоследняя сволочь. Дождался, когда человек свалится, и стал бить его ногами. Он слаб. Не может ни сопротивляться, ни дать сдачи.
