Но другие не удирали, не писали признаний, не пускали себе пулю в лоб. Это все сделал он. А что касается «славного парня», то примерно шестьдесят-семьдесят процентов убийц, которые расстаются с жизнью в газовой камере, на горячем стуле или на виселице, были, по мнению их соседей, безобидны, хорошо воспитанные люди, как миссис Роджер Уэйд. Хотите прочесть, что она написала в своем письме? Ладно, читайте. Мне нужно в мэрию.
Он встал, открыл ящик и выложил на стол папку.
— Здесь пять фотокопий, Марло. Если попадетесь мне за чтением, вам не поздоровится.
Он подошел к двери, потом обернулся и позвал Оулза:
— Хотите, вместе побеседуем с Пешореком?
Оулз кивнул и вышел за ним вслед. Оставшись один, я открыл папку и увидел черно-белые фотокопии. Потом, дотрагиваясь только до краев, пересчитал их. Их было шесть штук, каждая по несколько страниц, сколотых вместе. Я взял одну копию, свернул ее в трубку и спрятал в карман. Потом стал читать следующую, лежавшую в папке сверху. Дочитав, сел и стал ждать.
Примерно через десять минут Эрнандес вернулся один. Он снова сел за стол, перебрал фотокопии и убрал папку в ящик.
Он вскинул на меня бесстрастный взгляд.
— Довольны?
— Лофорд знает, что вы сделали копии?
— Я ему не говорил. Берни — тоже. Берни сам их изготовил. А что?
— А вдруг одна копия пропадет? — Он презрительно улыбнулся.
— Не пропадет. Но все равно, мы тут ни при чем. В прокуратуре тоже есть копировальная машина.
— Вы ведь не слишком любите прокурора Спрингера, капитан?
Он удивился.
— Я? Я всех люблю, даже вас. Убирайтесь отсюда к черту, мне работать надо. — Я встал. Внезапно он спросил: — Оружие при себе имеете?
— Как когда.
— У Большого Вилли Магоуна было два револьвера. Интересно, почему он их не пустил в ход.
— Наверно, думал, что его и так испугаются.
— Возможно, — небрежно заметил Эрнандес. Взял резиновую ленточку и стал растягивать на больших пальцах. Тянул все сильнее и сильнее. Наконец, она не выдержала и лопнула. Он потер палец, по которому ударил конец резинки. — Если долго тянуть, никто не выдержит, — сказал он. — Даже самый страшный на вид. Ну, пока.
Я вышел за дверь и быстро покинул здание. Дурачком я был, дурачком и остался.
Глава 45
Вернувшись в свою контору на шестом этаже Кауэнга-билдинг, я разыграл обычную партию с утренней почтой. Прорезь для писем — стол — корзина.
Плотник — Сапожник — Портной. Сдул пыль со стола и разложил на нем фотокопию. Свертывал я ее аккуратно, и трещин не было.
Я снова перечитал признание. Оно было достаточно подробным и вполне ясным для любого непредубежденного человека. Эйлин Уэйд убила жену Терри в приступе дикой ревности, а потом, когда предоставилась возможность, убила и Роджера, так как была уверена, что он знает. Выстрел в потолок у него в спальне в ту ночь подстроила тоже она. Непонятно — теперь уже навсегда — было одно: почему Роджер Уэйд молчал и не сопротивлялся. Должен же был понимать, чем это кончится. Видно, он махнул на себя рукой, и ему стало наплевать. Его профессией были слова, почти для всего он находил слова, а вот для этого не нашел.
«У меня осталось сорок шесть таблеток демерола, — писала она. — Сейчас я приму их все и лягу. Дверь заперта. Очень скоро меня уже нельзя будет спасти. Говард, постарайтесь понять. У меня за спиной стоит смерть. Каждое слово здесь — правда. Я ни о чем не жалею — разве, может быть, о том, что я не застала их вместе и не убила вместе. Не жаль мне и Фрэнка, которого здесь звали Терри Ленноксом. От того человека, которого я любила и за которого вышла замуж, осталась одна пустая оболочка. Он перестал для меня существовать. Когда он вернулся с войны, и я снова увидела его в тот день, сперва я его не узнала. Он-то узнал меня сразу. Лучше бы ему умереть молодым в снегах Норвегии, моему любимому, которого я отдала смерти. Он вернулся другом бандитов, мужем богатой шлюхи, испорченным, погибшим человеком, а в прошлом, может быть, мошенником. От времени все грубеет, снашивается, покрывается морщинами. Жизнь не потому трагична, Говард, что красота умирает молодой, а потому, что она делается старой и гнусной. Со мной этого не случится. Прощайте, Говард».
Я положил фотокопию в ящик стола и запер его. Пора было поесть, но что-то не хотелось. Я достал из стола свою дежурную бутылку, налил себе порцию, затем снова снял с крючка телефонную книгу и поискал номер редакции «Ежедневника». Набрал и попросил девушку соединить меня с Лонни Морганом.
— М-р Морган приходит не раньше четырех. Попробуйте позвонить в мэрию, в комнату прессы.
Я позвонил в мэрию. Нашел Лонни. Он меня еще не забыл.
— Вам, говорят, в последнее время скучать не приходилось.
— У меня есть для вас материал, если хотите. Думаю, что вы его не возьмете.
— Да? И какой же?
— Фотокопия признания в двух убийствах.
— Где вы находитесь?
Я сказал. Он попросил рассказать поподробнее. Я не стал этого делать по телефону. Он сказал, что уголовными делами не занимается. Я ответил, что все равно он репортер, причем единственной независимой газеты в городе. Он все-таки продолжал спорить.
— Где вы достали эту штуку? Откуда я знаю, что стоит на нее тратить время?
— Оригинал в прокуратуре. Они его из рук не выпустят. Там говорится о вещах, которые они давно похоронили.
— Я вам перезвоню. Должен согласовать в верхах.
Мы повесили трубки. Я сходил в закусочную, съел сандвич с куриным салатом и выпил кофе. Кофе был переваренный, а сандвич не намного вкуснее, чем лоскут, оторванный от старой рубахи. Американцы могут съесть любую дрянь, если засунуть ее между ломтями поджаренного хлеба и скрепить парой зубочисток, а сбоку будет торчать зеленый салат, предпочтительно слегка увядший. Примерно в три тридцать ко мне явился Лонни Морган. Он был все такой же, — худой, длинный и жилистый образчик усталой и бесстрастной человеческой породы, — что подвозил меня домой из тюрьмы. Вяло пожав мне руку, извлек смятую пачку сигарет.
— М-р Шерман — наш главный редактор — сказал, чтобы я к вам съездил и посмотрел материал.
— Пока что это не для печати. У меня есть ряд условий. — Я отпер стол и дал ему фотокопию. Он пробежал все четыре страницы быстро, а потом еще раз, медленнее. Оживления в нем было заметно столько же, сколько в гробовщике на дешевых похоронах.
— Дайте-ка телефон.
Я подвинул к нему аппарат. Он набрал номер, подождал и сказал:
— Это Морган. Дайте мне м-ра Шермана. — Подождал, поговорил еще с какой-то дамой, потом соединился со своим собеседником, попросил его перейти к другому телефону и перезвонить мне.
