Он сложился пополам, заглатывая воздух, и револьвер выпал у него из руки. Он стал лихорадочно шарить по полу, издавая горловые сдавленные звуки.
Я заехал коленом ему в лицо. Он взвыл.
Человек в кресле засмеялся. От изумления я чуть не свалился. Потом он поднялся, и револьвер у него в руке поднялся вместе с ним.
— Не убивай его, — сказал он мягко. — Он нам нужен, как живая приманка.
Затем в темной передней что-то шевельнулось, и в дверях появился Оулз, бесстрастный, непроницаемый, абсолютно спокойный. Он взглянул на Менендеса.
Тот стоял на коленях, уткнувшись головой в пол.
— Слабак, — произнес Оулз. — Раскис, как каша.
— Он не слабак, — сказал я. — Ему больно. С каждым может случиться. Разве Большой Вилли Магоун слабак?
Оулз посмотрел на меня. Другой человек тоже. Крутой мексиканец у двери не издал ни звука.
— Да бросьте вы эту проклятую сигарету, — накинулся я на Оулза. — Или закурите, или выплюньте. Тошнит на вас смотреть. И вообще от вас тошнит. От всей полиции.
Он вроде удивился. Потом ухмыльнулся.
— Проводим операцию, малыш, — весело объявил он. — Плохо тебе? Нехороший дяденька побил по личику? Так тебе и надо, это тебе на пользу.
Он посмотрел вниз, на Менди. Менди поджал под себя колени. Он словно выкарабкивался из колодца, по несколько дюймов за раз, хрипло хватал воздух.
— Какой он разговорчивый, — заметил Оулз, — когда нет рядом трех адвокатишек, которые учат, как надо придерживать язык.
Он рывком поднял Менендеса на ноги. Из носа у Менди шла кровь. Он выудил из белого смокинга платок и прижал к лицу. Не произнес ни слова.
— Попался, голубчик. Перехитрили тебя, — заботливо сообщил ему Оулз. — Я из-за Магоуна слез не проливал. Так ему и надо. Но он полицейский, а мразь вроде тебя не смеет трогать полицию — никогда, во веки веков.
Менендес опустил платок и взглянул на Оулза. Потом на меня. Потом на человека в кресле. Медленно повернулся и взглянул на свирепого мексиканца у двери. Все они смотрели на него. На лицах у них ничего не было написано.
Потом откуда-то вынырнул нож, и Менди бросился на Оулза. Оулз шагнул в сторону, взял его одной рукой за горло и легко, почти равнодушно выбил у него нож. Расставив ноги, Оулз напружинил спину, слегка присел и оторвал Менендеса от пола, держа за шею. Сделал несколько шагов и прижал его к спине. Потом опустил, но руки от горла не отнял.
— Только пальцем тронь — убью, — сказал Оулз. — Одним пальцем. — И опустил руки.
Менди презрительно улыбнулся, посмотрел на свой платок и сложил его так, чтобы не было видно крови. Снова прижал его к носу. Взглянул на пол, на револьвер, которым меня бил. Человек в кресле небрежно сообщил:
— Не заряжен, даже если дотянешься.
— Ловушка, обман, — сказал Менди Оулзу. — Я тебя понял.
— Ты заказал трех бандитов, — объяснил Оулз. — А получил трех помощников шерифа из Невады. Кое-кому в Вегасе не нравится, что ты забываешь перед ним отчитываться. Он хочет с тобой поболтать. Хочешь — отправляйся с этими людьми, а то поехали со мной в участок, там тебя подвесят к двери, в наручниках. Есть у меня пара ребятишек, которые не прочь тебя рассмотреть поближе.
— Боже, помоги Неваде, — тихо промолвил Менди, снова оглянувшись на свирепого мексиканца у двери. Затем быстро перекрестился и вышел из дома.
Мексиканец пошел за ним. Второй, подсушенный тип из пустынного климата, подобрал с пола револьвер и нож и тоже ушел, прикрыв дверь. Оулз ждал, не двигаясь. Послышалось хлопанье дверцы, потом звук машины, отъезжавшей в ночь.
— Вы уверены, что эти рожи — помощники шерифа? — спросил я у Оулза.
Он обернулся, словно изумившись, что я еще здесь.
— У них же звездочки, — коротко бросил он.
— Славно сработано, Берни. Отлично. Думаешь, его довезут до Вегаса живым, бессердечный ты сукин сын?
Я вошел в ванную, пустил холодную воду и прижал мокрое полотенце к пульсирующей щеке. Взглянул на себя в зеркало. Щеку раздуло, она посинела, и на ней была рваная рана от сильного удара стволом о кость. Под левым глазом тоже был синяк. О красоте на несколько дней придется позабыть.
Потом позади меня в зеркале возникло отражение Оулза. Он перекатывал в зубах свою проклятую незажженную сигарету, словно кот, который играет с полумертвой мышью, пытаясь заставить ее побежать снова.
— В другой раз не старайтесь перехитрить полицию, — произнес он ворчливо. — Думаете, вам дали украсть эту фотокопию просто для смеху? Мы сообразили, что Менди на вас попрет. Выложили все Старру. Сказали, что совсем пресечь азартные игры в округе не можем, но доходы от них можем сильно подсократить. На нашей территории ни одному гангстеру не сойдет с рук нападение на полицейского, пусть даже и плохого. Старр заверил, что он тут ни при чем, что наверху недовольны, и что Менендесу сделают втык. Поэтому, когда Менди позвонил, чтобы для вашей обработки прислали крепких ребятишек со стороны, Старр послал ему трех своих парней, в одном из собственных автомобилей, и за свой счет. Старр — начальник полиции в Вегасе.
Я обернулся и посмотрел на Оулза.
— Сегодня ночью койоты в пустыне неплохо поужинают. Поздравляю. Полицейский бизнес, Берни, — замечательная, окрыляющая работа для идеалистов. Единственное, что плохо в полицейском бизнесе, — это полицейские, которые им занимаются.
— Болтай, болтай, герой, — сказал он с внезапной холодной яростью. — Я чуть со смеху не помер, когда ты нарвался в собственной гостиной. Это грязная работа, малыш, и делать ее надо грязно. Чтобы такой тип разболтался и все выложил, он должен чувствовать власть. Тебя не сильно потрепали, но совсем без этого мы не обошлись.
— Уж вы простите, — сказал я. — Простите, что из-за меня так настрадались.
Он придвинул ко мне угрюмое лицо.
— Ненавижу игроков, — сказал он хрипло. — Они не лучше торговцев наркотиками. Эта болезнь так же разъедает, как наркомания. Думаешь, дворцы в Рино и Вегасе построены просто для безобидного веселья? Черта с два. Их построили для маленького человека, для фраера, который надеется получить на грош пятаков, для парня, который тащит туда всю получку и просаживает деньги, отложенные на еду. Богатый игрок спустит сорок тысяч, посмеется и завтра начнет снова. Но большой бизнес не делают на богатых игроках, дружище. Настоящий грабеж нацелен на монетки в десять центов, в двадцать пять, в полдоллара, иногда на доллар или даже пятерку. Деньги в большой рэкет льются, как вода из крана у тебя в ванной, это река, которая течет без остановки. И когда пришивают профессионального игрока, я не плачу. Мне это нравится. А когда правительство штата берет свою долю от игорных доходов и называет это налогом, оно помогает бандитскому бизнесу. Парикмахер принимает ставки — пару долларов на лошадку. Они идут синдикату, из этого и складывается прибыль.
