Она кивнула, хотя вряд ли слышала мой монолог. По ее телу снова прошла легкая судорога.
— И когда его застрелили?
— По-видимому, сегодня утром. Сразу после сна. Он уже побрился и собирался принять душ.
— Встает он, как правило, поздно, — сказала она. — А я с половины девятого сижу здесь.
— Я вас и не подозреваю.
— Как мило. Но платок-то мой, хотя такими духами я не пользуюсь. Правда, полицейские слабо разбираются в качестве духов, как, впрочем, и во многом другом.
— Верно. Частные сыщики тоже слабо, — сказал я. — Ну что, получили кучу удовольствия?
— О боже! — выдохнула она и крепко прижала тыльную сторону ладони к губам.
— Стреляли в него пять или шесть раз. В цель попали только две пули. Ему некуда было деваться в этом душе. Тяжкая картина. Страсти, видать, там бушевали нешуточные! А может, это предельно хладнокровный расчет.
— Его было легко ненавидеть, — сказала она безжизненным тоном. — И еще легче любить. Женщины, даже порядочные, бывает, ужасно ошибаются в мужчинах.
— Вы хотите сказать, что одно время были в него влюблены, потом разлюбили, но к убийству отношения не имеете?
— Да. — Тон ее стал легким и строгим, как духи, которых она не любила на работе. — Надеюсь, вы сохраните мои признания в тайне. — Она горько усмехнулась. — Пустой, пакостный, эгоистичный и ненадежный красавчик. Теперь он мертв. Нет, мистер Марло, я в него не стреляла.
Я ждал, пока она успокоится. Через секунду-другую, уже сдержаннее, мисс Фромсет спросила:
— Мистер Кингсли знает?
Я кивнул.
— А полиция?
— Еще нет. Во всяком случае, если и знает, то не от меня. А нашел его я. Дверь в дом была приоткрыта. Тело лежало в ванной.
Она снова потыкала карандашом в платочек:
— А об этой надушенной дряни мистеру Кингсли известно?
— Никому не известнее кроме вас, меня и того, кто положил его под подушку.
— Спасибо, — сказала она сухо. — И спасибо, что подумали про меня то, что подумали.
— В вас есть ироничность и сдержанность. Мне они по душе, — сказал я. — Но зачем же перебарщивать? Что, собственно говоря, я должен был подумать? Вытаскиваю из-под подушки платочек, нюхаю его а сам себе говорю: «Ах, ах, тут инициалы Адрианн Фромсет! Значит, мисс Фромсет хорошо знала Лавери, вероятно, даже близко знала. Так близко, как только может представить грязное воображение сыщика. То есть, очень-очень близко. Только вот запах от платочка какой-то дешевый, а мисс Фромсет к дешевым духам не притронется. К тому же он под подушкой у Лавери, а разве мисс Фромсет станет прятать платочки под подушками у мужчин? Нет, конечно. Значит, мисс Фромсет ни при чем. Простой обман зрения».
— Замолчите! — оборвала девушка. Я ухмыльнулся.
— Кем вы меня, в конце концов, считаете? — резко спросила она.
— Я бы сделал вам комплимент, да мне все равно ничего уже не светит.
Она как-то мило, всем лицом покраснела и тут же снова спросила:
— Кто его убил? Вы кого-нибудь подозреваете?
— У меня только и есть что подозрения. Но для полиции дело не составит трудностей. В гардеробе у Лавери висит одежда миссис Кингсли. И когда они услышат всю историю, включая вчерашнюю находку на Оленьем озерце, то сразу потянутся за наручниками. Правда, ее надо еще разыскать. Но им это проще, чем мне.
— Значит, Кристл Кингсли, — сказала она тускло. — Эта чаша его тоже не миновала.
— Совсем не обязательно, что она. Мало ли какие мотивы лежат за этим преступлением? Его мог совершить и кто-нибудь вроде доктора Олмора.
Она кинула на меня быстрый взгляд и покачала головой.
— Вполне мог, — настаивал я. — Исключать Олмора нельзя. Если ему нечего бояться, то почему он вчера так нервничал? Правда, путаются и нервничают не только виновные.
Я встал и, постукивая по краю стола, посмотрел на мисс Фромсет сверху вниз. Шея у нее была очаровательная.
— А что делать с платком? — спросила она глухим голосом.
— Будь он мой, я бы его отстирал от этого дешевого запаха.
— Но это ведь улика. Может быть, веская.
— Не думаю, — засмеялся я. — Где только женщины не теряют платочки! Лавери их, видно, собирал и хранил в саше с сандалом? Кто-то нашел это хранилище и решил попользоваться. А может, негодник и сам отдал платочек какой-нибудь из своих подружек, чтобы полюбоваться ее реакцией на чужие инициалы. До свидания, мисс Фромсет. И спасибо за беседу.
Я направился к двери, но тут же остановился и спросил:
— Вам известно имя репортера из Бей-Сити, который снабдил Браунэла информацией?
Она отрицательно покачала головой.
— А фамилия родителей миссис Олмор?
— Тоже нет. Но я попытаюсь разыскать. Буду рада оказать вам помощь.
— Как?
— В некрологах эти фамилии обычно сообщают. Надо посмотреть лос-анджелесские газеты.
— Вы меня очень обяжете.
Я провел пальцем по краю стола и искоса посмотрел на нее. Чуть смугловатая, цвета слоновой кости кожа, прекрасные темные глаза, пушистые, черные как ночь волосы.
Я вышел из кабинета. Блондинка за коммутатором, чуть раскрыв губы, ожидала следующей шутки.
Но юмор во мне иссяк. Я прошел мимо.
19
Полицейских машин у дома Лавери не было, никто не болтался на тропинке, а в доме, когда я открыл дверь, не пахло ни сигарным, ни сигаретным дымом. Солнце от окон уже ушло. Над одним из бокалов тихо звенела муха. Я направился в конец комнаты под арку и свесился над лестницей. Ничто нигде не двигалось, все было тихо, только слышалось, как в ванной на плечо Лавери тихо течет вода.
Я подошел к телефону, отыскал в справочнике номер полицейского участка и позвонил. Ожидая ответа, я вытащил из кармана пистолет и положил его рядом с аппаратом.
— Полиция Бей-Сити. Смут слушает, — донесся из трубки мужской голос.
— Адрес — Альтаир-стрит, дом 623. Здесь жил некий Лавери. Его застрелили.
— Альтаир-стрит, шесть-два-три. Кто говорит?
— Моя фамилия Марло.
— Вы в доме?
— Да.
— Ничего не трогайте.
Я положил трубку, сел на диван и стал ждать.
Ждать пришлось недолго. Вдали раздался вой сирены и стал быстро нарастать. На повороте завизжали шины, сирена опала до глухого ворчанья, затихла совсем, и тормоза заскрежетали у самого дома. Полиция Бей-Сити боролась за экономию резины. На тропинке послышались тяжелые шаги, и я пошел открывать дверь.
