На кровати лежал Гейгер. Поверх залитой кровью домашней куртки были крест-накрест положены китайские вышивки, те самые, что раньше висели на стене в гостиной. Из-под них торчали застывшие ноги в черных пижамных брюках. На ногах были домашние туфли на толстой войлочной подошве. Скрещенные в запястьях руки лежали на плечах, ладонями вниз, пальцы аккуратно расправлены в суставах и сжаты. Рот закрыт, а вздернутые чаплинские усики казались наклеенными. Широкий заострившийся белый кос. Глаза полузакрыты. Отблеск свечи упал ему на лицо, и мне показалось, что покойник подмигнул мне своим искусственным глазом.
Я не дотронулся до трупа. И даже не подошел близко к кровати. Холодный, должно быть, как лед. Холодный и деревянный.
Черные свечи оплывали на сквозняке, поднявшемся от открытой двери. На стулья стекали капли черного воска. Воздух в комнате был тяжелый и какой-то необычный. Я вышел, опять закрыл за собой дверь и вернулся в гостиную. Долговязый лежал в том же положении. Я прислушался: не слышно ли полицейской сирены? Все зависело от того, когда Агнес заговорит и что она скажет. Если она сообщила им про Гейгера, полицию надо ждать в любую минуту. Но возможно, блондинка еще несколько часов будет молчать; не исключено также, что она сбежала.
Я взглянул на долговязого:
— Сесть не хочешь, сынок?
Долговязый закрыл глаза и притворился спящим. Я подошел к письменному столу, придвинул к себе темно-красный телефонный аппарат и позвонил в прокуратуру Берни Олсу. Мне ответили, что он ушел домой в шесть вечера. Я набрал его домашний номер и услышал в трубке его голос.
— Говорит Марло. Скажи, твои ребята сегодня утром нашли у Оуэна Тейлора револьвер?
Олс прокашлялся и, сделав вид, что мой вопрос ничуть его не удивил, ответил:
— Завтра сам прочтешь в полицейской хронике.
— Если нашли, в нем должны быть три пустых патрона.
— Ты-то откуда знаешь? — тихим голосом спросил Олс.
— Приезжай по адресу Лаверн-террас, 7244, и я покажу тебе, в кого эти пули угодили.
— Так прямо и покажешь?
— Так прямо и покажу.
— Тогда смотри в окно — я скоро приеду. По-моему, на этот раз ты немного переиграл.
— Не без того, — сказал я.
XVIII
Олс стоял и смотрел на долговязого, который сидел на диване, привалившись боком к стене. Смотрел молча, подняв свои светлые, дугообразные кустистые брови, похожие на пучки ботвы, которой прорастает старая, идущая за бесценок морковь.
— Ты признаешь, что застрелил Броди? — спросил Олс долговязого.
Парень хриплым голосом сказал ему два своих любимых слова. Олс вздохнул и перевел взгляд на меня.
— Ты слишком многого от него хочешь, — сказал я. — Его же пистолет у меня.
— Приплати — не поверю, — сказал Олс.
— Не хочешь — не верь, дело твое.
— Ладно, уговорил. — Олс отвернулся: — Я уже звонил Уайлду. Сейчас поедем к нему и этого педика с собой прихватим. Парень может сесть ко мне в машину, а ты поедешь следом — на тот случай, если ему взбредет в голову ударить меня ногой по физиономии.
— Как тебе спальня со свечами?
— Производит впечатление. По правде говоря, я даже рад, что Тейлор сиганул в воду с причала. Жаль было бы отправлять парня в газовую камору за убийство этого одноглазого подонка.
Я опять пошел в спальню и задул длинные черные свечи. Когда я вернулся, Олс уже поднял долговязого на ноги, и парень пялился на него своими колючими черными глазами. Лицо белое, застывшее — точно мороженый бараний жир.
— Поехали, — сказал Олс долговязому, поддерживая его за локти, как будто ему не хотелось касаться его рук. Я потушил свет и тоже вышел из дома. Мы сели по машинам, Олс поехал вперед, а я — следом, не спуская глаз с задних габаритов его двухместного автомобиля и думая о том, что это, должно быть, мой последний визит на Лаверн-террас.
Окружной прокурор Таггарт Уайлд жил на углу Форт-стрит и Лафайетт-парк, в белом одноэтажном, похожем на большой гараж доме, отделенном с одной стороны красными воротами из песчаника. Это был один из тех старых домов, которые в свое время, по мере того как разрастался город, было принято целиком, не разбирая, перевозить в новые районы. Уайлд был родом из потомственной лос-анджелесской семьи и, возможно, родился в этом самом доме, когда он еще находился на Уэст-Адамс, или на Фигуэроа, или в Сент-Джеймсском парке.
У дома на лужайке уже стояли два автомобиля: большой седан и полицейская малолитражка, возле которой, облокотившись на заднее крыло и любуясь на луну, застыл шофер в форме. Олс подошел к нему, что-то сказал, и шофер заглянул в машину Олса, где сидел долговязый.
Мы поднялись на крыльцо и позвонили в звонок. Блондин с прилизанными волосами открыл нам дверь, провел по длинному коридору, потом через просторную гостиную с тяжелой черной мебелью, а потом опять по коридору, упиравшемуся в закрытую дверь. Блондин постучал, заглянул внутрь, после чего широко распахнул дверь, и мы вошли в большой, обшитый деревом кабинет. За приоткрытым окном чернел сад, причудливо изгибались ветки деревьев. По стенам кабинета между книжными полками висели темные картины. Пахло дорогими сигарами, влажной землей и цветами.
За письменным столом сидел толстяк средних лет, с ясными голубыми глазами, излучавшими, как могло на первый взгляд показаться, самое искреннее расположение. Перед ним на столе стояла чашка черного кофе, а в левой руке он сжимал длинную пятнистую сигару. Пальцы тонкие, ухоженные. У стола в синем кожаном кресле сидел еще один человек: худой как скелет, глаза ледяные, лицо длинное, скуластое; вид неприступный, как у директора банка. Выбрит — чище не бывает. Одет в тщательно отутюженный коричневый костюм, в галстуке — черная жемчужина. Длинные, нервные пальцы выдают человека живого, сообразительного. Рвется в бой.
Олс подсел к столу.
— Добрый вечер, Кронджейгер, — сказал он. — Познакомься: это Филип Марло, частный сыщик, которому последнее время здорово не везет. — Олс хмыкнул.
Кронджейгер внимательно разглядел меня, как разглядывают фотографию, и едва заметно кивнул головой.
— Садитесь, Марло, — сказал Уайлд. — Капитана Кронджейгера я постараюсь взять на себя, но вы же сами понимаете: уголовная полиция есть уголовная полиция.
Я сел и закурил. Олс посмотрел на Кронджейгера и спросил:
— Что там на Рэнделл-плейс?
Скелет хрустнул суставами и, не подымая головы, заговорил:
— Найден труп, убит двумя пулями. На столе — два пистолета, из них не стреляли. На улице, при попытке завести чужую машину, поймана блондинка. Ее машина, точно такая же, стояла рядом. Несла какую-то ахинею, но ребята привели ее в чувство, и она раскололась. Когда Броди пристрелили, она, оказывается, была у него на квартире. При этом девица утверждает, что самого убийцы она не видела.
