Записав адрес на клочке бумаги, я отодвинул книгу. Негр вернул ее туда, откуда извлек, пожал мне на прощание руку, потом сложил руки на столе таким же образом, как до моего прихода. Глаза его медленно закрылись, и он, казалось, уснул.
Этот эпизод для него закончился. Подходя к двери, я обернулся. Глаза негра были закрыты, дышал он мягко и ровно, чуть причмокивая губами. Лысина его поблескивала.
Я вышел из отеля «Сан-Суси» и направился к своей машине. Все это казалось слишком простым. Чересчур уж простым.
5
Дом номер 1644 на Пятьдесят четвертой Западной улице оказался рассохшейся коричневой развалюхой, перед ним был иссохший коричневый газон. Ствол крепкой с виду пальмы украшало большое голое пятно. На веранде одиноко стояла деревянная качалка, ветерок постукивал прошлогодними несрезанными побегами пуансеттии
о потрескавшуюся штукатурку стены. В боковом дворике раскачивалось на ржавой проволоке желтоватое белье.
Я проехал еще четверть квартала, поставил машину на другой стороне улицы и подошел к дому пешком.
Звонок не работал, и я постучал по раме застекленной двери. Послышалось неторопливое шарканье, дверь из дома на веранду отворилась, и передо мной в полумраке предстала неряшливая женщина с серым одутловатым лицом. Выйдя из двери, она высморкалась. Ее длинные редкие волосы были слишком безжизненными, чтобы выглядеть каштановыми, и не настолько чистыми, чтобы выглядеть седыми. На ней был накинут халат неопределенного цвета и покроя — тряпка, прикрывающая наготу. Большие голые ноги были обуты в старые мужские шлепанцы из коричневой кожи.
— Миссис Флориан? — спросил я. — Миссис Джесси Флориан?
— Угу. — Голос выбирался из горла, словно больной из постели.
— Вдова бывшего владельца кафе на Сентрал-авеню? Майка Флориана?
Женщина отбросила большим пальцем за ухо длинную прядь волос. В глазах ее вспыхнуло изумление. Еле ворочая языком, она спросила:
— Ч-что? О господи! Майк вот уж пять лет как умер. Кто вы?
Застекленная дверь оставалась по-прежнему запертой на крючок.
— Детектив, — ответил я. — Мне нужны кой-какие сведения.
Женщина глядела на меня долгую, томительную минуту. Потом отперла.
— Входите, раз так. Убраться я не успела, — проворчала она. — Из полиции, значит?
Я вошел и запер за собой дверь на крючок. В левом углу комнаты гудел большой красивый приемник. Единственная приличная вещь в доме. С виду совершенно новая. Все остальное было старьем: грязная мягкая мебель, деревянная качалка под пару той, что стояла на веранде; сквозь проем, ведущий в столовую, виднелся немытый стол; дверь на кухню была залапана грязными руками. Некогда яркие абажуры двух старых светильников теперь выглядели не ярче старых проституток.
Женщина уселась в качалку, сбросила с ног шлепанцы и уставилась на меня. Я сел на край кушетки и взглянул на приемник. Она это заметила. Напускная, жидкая, как китайский чаек, сердечность появилась в ее голосе и на лице.
— Единственное общество, какое у меня есть, — сказала женщина. Потом хихикнула. — Майк ничего больше не натворил? Полиция заглядывает ко мне не так уж часто.
В ее смехе слышалась пьяная нотка. Я откинулся назад, коснулся спиной чего-то твердого, сунул туда руку и вытащил пустую бутылку из-под джина. Женщина хихикнула снова.
— Я пошутила. Однако надеюсь, что там, где он теперь, полно дешевых блондинок. Здесь ему их вечно не хватало.
— Меня больше интересует рыжая, — сказал я.
— Были, наверное, и рыжие. — Мне показалось, что взгляд ее стал не таким уж рассеянным. — Я уж не помню. Какая-то определенная рыжая?
— Да, — сказал я. — По имени Вельма. Не знаю, какую фамилию она носила, но только не настоящую. Я разыскиваю ее по поручению родных. Ваше кафе на Сентрал стало теперь негритянским, хотя название не изменилось, и там, само собой, никто не слышал о ней. Поэтому я решил обратиться к вам.
— Что-то родственнички не очень спешили разыскать ее, — задумчиво произнесла женщина.
— Дело связано с деньгами. Правда, не бог весть какими. Насколько я понимаю, без Вельмы их не получить. Деньги обостряют память.
— И выпивка тоже, — сказала женщина. — Жарковато сегодня, а? Хотя что это я, вы же из полиции.
Хитрые глазки, настороженное лицо. Поза, говорящая о нежелании двинуться с места.
Я взял пустую бутылку и встряхнул. Потом отставил ее и полез в карман за бурбоном, который мы с негром в отеле едва пригубили. Поставил бутылку на колено. Женщина изумленно уставилась на нее. Потом подозрительность вскарабкалась на ее лицо, словно котенок, но не так игриво.
— Вы не из полиции, — сказала женщина. — Никакой фараон не купит такой выпивки. Как это понимать, мистер?
Она снова высморкалась в самый грязный платок, какой мне доводилось видеть. Взгляд ее был прикован к бутылке. Подозрительность боролась с жаждой, и жажда, как всегда, брала верх.
— Эта Вельма выступала в кафе, была певичкой. Вы что, не знали ее? Наверное, выбирались туда не так уж часто.
Глаза цвета морских водорослей неотрывно смотрели на бутылку. Обложенный язык выглядывал изо рта.
— Да, — вздохнула женщина, — вот это выпивка. Мне все равно, кто бы вы ни были. Только держите бутылку покрепче, мистер. Не уронить бы.
Она поднялась, вразвалку вышла из комнаты и вернулась с двумя массивными грязными стаканами.
— Разбавлять нечем. Будем пить чистое.
Я налил ей дозу, от которой сам полез бы на стену. Женщина жадно потянулась к стакану, проглотила виски, словно таблетку аспирина, и поглядела на бутылку. Я налил ей еще, потом себе, поменьше. Женщина взяла стакан и опять села в качалку. Глаза ее оживились.
— Приятель, эта штука безболезненно умирает во мне. Ей и невдомек, что с ней случилось. Так о чем мы говорили?
— О рыжей по имени Вельма, которая работала у вас на Сентрал-авеню.
— Угу. — Она снова опорожнила стакан. Я подошел и поставил бутылку возле нее. — Угу. Так кто же вы такой?
Я достал свою визитную карточку и протянул ей. Шевеля языком и губами, женщина прочла, что там написано, бросила ее на стол и поставила сверху пустой стакан.
— А, частный сыщик. Вы не сказали об этом. — Она с шутливым упреком погрозила мне пальцем. — Однако ваш виски говорит, что вы к тому же замечательный парень. Ну, за преступность. — Она налила себе третью порцию и выпила.
Я сел, достал сигарету и, вертя ее в пальцах, ждал. Эта женщина либо что-то знала, либо нет. Если знала, то могла сказать, могла и скрыть. Ничего не попишешь.
— Шустрая рыженькая красотка, — произнесла женщина неторопливо и глухо. — Да, помню ее. Пела и танцевала. Шикарные ножки, она любила их показывать. Потом куда-то исчезла. Откуда мне знать, где теперь вся эта шушера?
