– А у меня есть деньги! Сегодня я угощаю тебя ужином. Я не такая жадная, как ты. Мы закажем телятину со спагетти.
Я повернулся и посмотрел на нее.
– У тебя есть деньги? Откуда?
– Получила в киностудии «Пасифик». Мне позвонили оттуда сразу же после твоего ухода. Я три часа работала статисткой на массовых съемках.
– Спорю, что лжешь! Тебя отблагодарил в темном переулке какой-нибудь старик.
Римма хихикнула.
– Нет, я участвовала в массовых съемках. Могу сообщить еще кое-что. Я знаю, где мы можем достать пять тысяч долларов, о которых ты так беспокоишься.
Я отложил расческу и снова взглянул на Римму.
– О чем ты говоришь, черт возьми?!
Римма принялась рассматривать свои руки. Они были грязные, с трауром под ногтями.
– Всего только о пяти тысячах на лечение.
– Ну и что?
– Я знаю, где их можно достать.
Я глубоко перевел дыхание.
– Бывают минуты, когда мне хочется поколотить тебя, – сказал я. – И ты доведешь меня до этого.
Римма снова хихикнула.
– И все же я знаю, где достать деньги.
– Превосходно. Где же?
– Ларри Ловенштейн мне сказал.
Я засунул руки глубоко в карманы брюк.
– Перестань говорить загадками. Кто этот Ларри Ловенштейн?
– Мой приятель. – Римма откинулась на кровати и оперлась на локти. Вид у нее был ничуть не соблазнительней, чем у тарелки остывшего супа. – Он работает в отделе кадров киностудии и сообщил мне, что в кассе у него иногда хранится по десяти и даже больше тысяч долларов для расплаты со статистами. Замок в кассе – сущий пустяк.
Я закурил, чувствуя, как у меня затряслись руки.
– Какое мне дело до того, сколько денег в кассе киностудии?
– Я думала, мы тихонько проберемся туда и хапнем денежки.
– Нечего сказать, блестящая идея! А ты подумала, как отнесется к этому киностудия? Может, тебе приходилось слышать, что бывает за «хапнем»?
Римма по обыкновению наморщила нос и передернула плечами.
– Просто у меня мелькнула такая мысль. Но если тебя не устраивает, то давай забудем.
– Спасибо за добрый совет. Я так и сделаю.
– Пожалуйста. Поступай, как знаешь. Я-то думала, что ты очень хочешь достать деньги!
– Очень. Только не таким путем.
Римма встала.
– Пойдем куда-нибудь поедим.
– Отправляйся одна. Мне нужно кое-что сделать.
Римма медленно подошла к двери.
– А то пойдем? Я не скупая, угощу. Или, может, тебе гордыня не позволяет поесть за мой счет?
– Моя гордыня тут ни при чем. У меня есть более важное дело, мне надо переговорить с Расти и одолжить у него денег на билет домой. Я уезжаю.
На лице Риммы промелькнуло удивление.
– Это почему же?
– Потому что я без работы. Питаться воздухом я еще не научился и поэтому возвращаюсь домой.
– Ты можешь получить работу в киностудии «Пасифик». Завтра там большие массовые съемки, им нужны статисты.
– Да? Как же это сделать?
– Я тебе помогу. Завтра отправимся туда вместе. Тебе дадут работу. А сейчас пойдем поедим. Я просто умираю от голода.
Я согласился, потому что был голоден и потому, что у меня не хватало сил продолжать спор.
Мы пришли в маленький итальянский ресторан и заказали спагетти, оказавшиеся очень вкусными, и телятину в масле, нарезанную тонкими ломтиками.
– Ширли действительно сказал, что я умею петь? – спросила Римма в середине обеда.
– Сказал. По его словам, он заключит с тобой контракт, как только ты вылечишься.
Она отставила тарелку и закурила.
– Взять деньги в киностудии – проще простого.
– Ни ради тебя, ни ради кого другого я на это не пойду.
– Я думала, что ты в самом деле хочешь помочь мне вылечиться.
– Довольно! Мне осточертело говорить о твоем лечении, и сама ты осточертела.
Кто-то опустил монету в радиолу-автомат. Джой Миллер запела «Некоторые дни». Мы оба внимательно слушали. Миллер пела слишком громко, в ее голосе слышался какой-то металлический оттенок, к тому же она часто фальшивила. Пленка со звукозаписью, лежавшая у меня в кармане, не шла ни в какое сравнение с этой пластинкой.
– Полмиллиона в год! – задумчиво проговорила Римма. – А ведь певица-то она совсем неважная, правда?
– Правда-то правда, и все же гораздо лучше тебя, хотя бы уже потому, что ей не нужно лечиться. Пошли. Я хочу спать.
Мы возвратились в пансион, и Римма остановилась на пороге моей комнаты.
– Если хочешь, можешь ночевать у меня. Я в настроении.
– Чего не могу сказать о себе, – ответил я и захлопнул дверь у нее перед носом.
Я лежал в темноте и думал над словами Риммы: «Взять деньги в киностудии проще простого…» Надо забыть об этом, твердил я себе. Да, мне приходится трудно, но я еще не настолько пал. И все же мысль о деньгах не выходила у меня из головы. Если бы только мне удалось помочь Римме вылечиться…
Размышляя так, я незаметно уснул.
На следующий день, около восьми утра, мы на автобусе поехали в Голливуд. Через главные ворота киностудии «Пасифик» двигался непрерывный поток людей, и мы замешались в толпе.
– Время у нас еще есть, – сказала Римма. – Съемка начнется не раньше десяти. Пойдем, я попрошу Ларри устроить тебя на работу.
Я последовал за ней.
В стороне от главного здания находилось несколько низких одноэтажных домиков. Около одного из них стоял высокий худой человек в вельветовых брюках и в голубой рубашке.
Я возненавидел его с первого взгляда. Плохо выбритый, с бледным одутловатым лицом и близко посаженными, бегающими глазками, он напоминал сутенера, ищущего заработка.
Человек глумливо бросил Римме:
– Хэлло, милашка! Пришла поработать? – Он посмотрел на меня. – А это что за фрукт?
– Мой приятель. Ларри, ты не сможешь его пристроить статистом?
– А почему бы и нет? Чем вас больше, тем веселее. Как зовут?
– Джефф Гордон, – ответила Римма за меня.
– Хорошо, я его беру. – Ларри обратился ко мне: – Отправляйся в студию номер три, дружище. Прямо по аллее, затем второй поворот направо.
– Иди пока один, – сказала Римма. – Мне нужно переговорить с Ларри.
Ловенштейн подмигнул мне:
– Все они хотят переговорить минуточку со мной!
