– Не получил, – твердо повторил Кэйри. – Письмо доставили в гостиницу утром семнадцатого, а Уилбор был арестован ночью, шестнадцатого. Его арестовали за торговлю наркотиками и отправили в тюрьму отбывать оставшийся срок заключения. Он сидит в тюрьме. – Кэйри снова взял отложенный карандаш и принялся постукивать им по столу. – Обнаружив письмо Клэр Саймс, я немедленно связался с полицией Сан-Франциско, и мне сообщили, что Уилбор уже арестован. Утром на следующий день администрация гостиницы передала ваше письмо местной полиции, а та передала его нам. Мы не стали ничего предпринимать, поскольку Уилбор не только не убивал Маршалл, но даже не получил письма с ее адресом.
Я молча смотрел на Кэйри, не в силах заставить себя поверить услышанному.
– Так кто же тогда убил ее? – хрипло спросил я.
– Фома неверующий – вот вы кто, – со скучающим видом отозвался Кэйри. – Я же говорил вам: ее убил Джинкс Мендон. У нас достаточно оснований, чтобы посадить его на электрический стул, что мы и сделаем. Мендон обманывал Римму Маршалл. В Санта-Барбаре он встретил певичку Паулину Терри и влюбился в нее. Римма каким-то образом узнала об этом и пригрозила, что выдаст его полиции, если он не прекратит свои шашни с Терри. Мендон и так уже готовился смыться, а тут еще ваш звонок. Вполне удобный предлог для бегства. Но Маршалл не сомневалась, что он просто-напросто хочет отделаться от нее, и бросилась на него с ножом. Произошла схватка, и Мендон ее убил. У нас есть нож, которым было совершено преступление, есть испачканный кровью костюм Мендона. Наконец, у нас есть его собственное признание.
Я не сводил глаз с Кэйри, слишком ошеломленный, чтобы что-то сказать. Мы оба долго молчали. Кэйри рассеянно постукивал карандашом по столу.
– Похоже, мистер Холлидей, – произнес он после паузы, – что своим рассказом вы поставили себя в крайне невыгодное положение, а?
– Я ни секунды не сомневался, что Римму Маршалл убил Уилбор, и не хотел пострадавшим за это видеть Мендона.
Кэйри нажал кнопку, с помощью которой перематывалась лента магнитофона.
– А почему, собственно, вас должна беспокоить судьба такого мерзавца, как Мендон?
Он снял с магнитофона ленту, спокойно положил ее на стол.
– Ни один человек, если он не хочет оказаться подлецом в собственных глазах, не мог бы на моем месте поступить иначе, – ответил я.
– Ну, ну… Обвинить вас в умышленном убийстве, пожалуй, не удастся, но лет пятнадцать тюрьмы вам обеспечено. Как отнесется к этому ваша жена? Она не возражала против того, чтобы вы пришли сюда и сознались в преступлении, за которое полагается пятнадцать лет тюрьмы?
– Она ничего не знает.
– А когда узнает, это явится для нее непоправимым ударом. Да?
Я нетерпеливо пошевелился на стуле. Садистская ухмылка Кэйри раздражала меня.
– Вас это не касается.
Кэйри наклонился, взял со стола револьвер, осмотрел его и положил обратно.
– А кто будет достраивать мост, когда вас упрячут за решетку?
– Найдут кого-нибудь. Незаменимых людей нет.
– Что верно, то верно. – Стул под Кэйри заскрипел. – Вот и вместо меня с сегодняшнего вечера будет работать другой. Я и домой-то не успею дойти, как все здешние умники забудут о моем существовании… Ну, а как же ваша жена? Останется, бедняжка, одна-одинешенька?
– Вам-то что, в конце концов? Что сделано, то сделано, и я должен расплачиваться. А вы поступайте, как положено в таких случаях.
Кэйри закрыл лежавшую перед ним папку, положил ее в стол и взглянул на часы.
– Подождите минуток пять, мистер Холлидей. – Он взял со стола револьвер и кассету с лентой, с трудом протиснулся мимо меня к двери и вышел.
Я ждал.
Пятнадцать лет!
Я думал о Сарите и проклинал себя за то, что не сказал ей правду. Это были самые мрачные и самые длинные полчаса во всей моей жизни.
Когда дверь распахнулась и на пороге вновь появился Кэйри, стрелки часов на стене показывали половину шестого. Он курил сигару и усмехался.
– Пришлось попотеть, мистер Холлидей? Наверное, представляли себя за решеткой, а?
Я промолчал.
– А я тут прощался с ребятами. В пять часов сдал свой полицейский значок, и теперь меня уже нет, я в отставке. За вас возьмется сержант уголовной полиции Карноу. Между прочим, другого такого мерзавца и сыскать невозможно. – Кэйри вынул из кармана кассету с пленкой. – Подпрыгнет от радости, когда услышит ваши похождения в вашем же собственном изложении. – Кэйри не сводил с меня испытующего взгляда. – Но мыто с вами можем сделать так, что он ничего не услышит.
Я с изумлением посмотрел на него.
– То есть?
Гнусная улыбка Кэйри стала еще шире.
– Небольшая сделка, мистер Холлидей. В сущности, что лучше денег? Если хотите, я могу продать вам эту ленту. И точка. Вы сможете вернуться к своей женушке и к мосту, и вам не о чем будет беспокоиться.
«Что лучше денег?»
Кэйри употребил те же самые слова, что и Римма. Выходит, все начнется сначала? Мне внезапно захотелось наклониться над столом и ударить его по лицу, но вместо этого я спросил:
– Сколько?
Физиономия Кэйри расплылась в улыбке.
– Она хотела содрать с вас еще сорок тысяч, если я не ошибаюсь? Я согласен на двадцать.
– А потом? Сколько вы потребуете потом? – спросил я, не спуская с него глаз.
– Меня устроят двадцать тысяч. За это вы получите обратно револьвер и ленту. Справедливо?
– Да, устроят, пока вы их не истратите. Потом явитесь ко мне и начнете жаловаться, как не повезло вам в жизни.
– Ну уж, дружище, придется вам рискнуть. А впрочем, выбирайте. Можете отправляться в тюрьму.
– Ну, хорошо, по рукам.
– Отлично. Деньги мне нужны наличными. Вы отдаете деньги, я вам – револьвер и кассету с пленкой. Когда вы сможете набрать нужную сумму?
– Послезавтра. Придется реализовать облигации займов. Заходите в четверг утром в контору.
Кэйри хитро подмигнул.
– Нет, уж, дружище, только не в контору. Я позвоню вам в четверг утром, и мы договоримся, где встретиться.
– Ясно.
Я встал и, не взглянув на Кэйри, вышел. На поезд, уходивший в Голланд-Сити в шесть вечера, я поспел в последнюю минуту. Я смотрел в окно и размышлял. Мне не удалось бы отделаться от Риммы, потому что ей нечем было рисковать. Иное дело Кэйри. Он рисковал многим. Конечно, надо соблюдать осторожность, но я не сомневался, что сумею перехитрить его. Во всяком случае, он не получит от меня ни цента. Уж скорее я соглашусь нести ответственность за преступление, которого не совершал, чем всю жизнь подвергаться шантажу со стороны этого жирного, продажного полицейского.
