— Сил нет слушать твой кашель.
— Ты с каждым днем все больше становишься похож на Ингу.
В этот момент вошел Хаммар.
— Где Ларссон и Меландер?
— Ушли домой.
— А Рэнн?
— В больнице.
— Ах да. Есть какие-нибудь новости оттуда?
Кольберг покачал головой.
— Завтра получите пополнение.
— Пополнение?
— Для усиления. Из провинции.
Хаммар сделал маленькую паузу и многозначительно добавил:
— Посчитали, что это необходимо.
Мартин Бек долго и старательно вытирал нос.
— Кто это? — поинтересовался Кольберг. — Впрочем, может, лучше спросить, сколько их?
— Завтра из Мальмё прибудет некий Монссон. Вы его знаете?
— Я встречал его, — ответил Мартин Бек без тени энтузиазма в голосе.
— Я тоже, — дополнил Кольберг.
— Также к нам хотят направить Гуннара Альберга из Муталы.
— Парень что надо, — вяло произнес Кольберг.
— О других мне неизвестно, — сказал Хаммар. — Сказали, что еще кто-то приедет из Сундсвалла. Кто именно, не знаю.
— Ладно, — отозвался Мартин Бек.
— Конечно, если раньше вы сами не закончите это дело, — угрюмо заключил Хаммар.
— Гм, — хмыкнул Кольберг.
— Факты, судя по всему, указывают на то, что… — Хаммар осекся и испытующе посмотрел на Мартина Бека. — Что с тобой?
— Простуда.
Хаммар продолжал смотреть на него. Кольберг попытался отвлечь внимание Хаммара и продолжил за него:
— Факты, судя по всему, указывают на то, что вчера вечером кто-то застрелил в автобусе девять человек. И что преступник, действуя в соответствии с известными международными случаями совершения массовых сенсационных убийств, не оставил никаких следов и не был схвачен. Конечно, он мог покончить с собой, но поступил ли он так, нам неизвестно. У нас имеются две существенные зацепки: пули и гильзы, по которым, возможно, удастся выйти на оружие, которым воспользовался убийца, а также раненый в больнице, который, может быть, придет в сознание и скажет, кто стрелял. Он сидел сзади и поэтому не мог не видеть убийцу.
— Так, — сказал Хаммар.
— Это немного, — продолжил Кольберг. — Особенно если этот Шверин умрет или окажется, что он потерял память. У него тяжелое ранение. К тому же нам неизвестен мотив преступления. И нет ни единого стоящего свидетеля.
— Может быть, они еще объявятся, — сказал Хаммар. — А мотивы — это тоже не проблема. Массовые убийства совершают преимущественно психопаты, а мотивы их поведения являются часто элементами их болезненного бреда.
— Наверно, — сказал Кольберг. — Научной стороной дела занимается Меландер. Наверно, он скоро получит выводы.
— Наш самый большой шанс… — сказал Хаммар, взглянув на часы.
— Это внутренний голос интуиции, — закончил за него Кольберг.
— Вот именно. В девяти случаях из десяти именно благодаря ей удается изобличить преступника. Не задерживайтесь допоздна, это ничего не даст. Лучше, чтобы к завтрашнему дню вы хорошо выспались. Спокойной ночи.
Он вышел, и в кабинете стало тихо. Через несколько секунд Кольберг вздохнул и спросил:
— Что с тобой происходит?
Мартин Бек не ответил.
— Стенстрём?
Кольберг сам себе кивнул и философски сказал:
— Подумать только, сколько я ругал этого парня все эти годы. А теперь вдруг его нет, он погиб.
— Этот Монссон, — вдруг спросил Мартин Бек. — Ты помнишь его?
— Это тот, с зубочисткой, — кивнул Кольберг. — Не нравится мне этот массовый забег. Было бы лучше, если бы мы занялись этим делом самостоятельно. Ты, я и Меландер.
— Ну, Альберг тоже пригодился бы.
— Конечно, — согласился Кольберг, — но сколько убийств было у него в Мутале за последние десять лет?
— Одно.
— Вот именно. Кроме того, я не переношу манеры Хаммара провозглашать перед нами избитые банальности и совершенно очевидные истины. «Внутренний голос интуиции», «психопаты», «элементы болезненного бреда». Полный набор.
На некоторое время вновь наступила тишина. Потом Мартин Бек взглянул на Кольберга и спросил:
— Ну?
— Что «ну»?
— Что Стенстрём делал в том автобусе?
— Вот именно, — сказал Кольберг. — Какого черта он делал там? Может, он был с девушкой, сидевшей рядом с ним. С медсестрой.
— Вряд ли он взял бы оружие на свидание с девушкой.
— А может, он сделал это, чтобы произвести впечатление.
— Он был не из таких, — сказал Мартин Бек. — Ты знаешь об этом не хуже меня.
— Однако он часто носил с собой пистолет. Чаще, чем ты. И намного чаще, чем я.
— Да. Когда был на службе.
— Я виделся с ним только на службе, — сухо заявил Кольберг.
— Я тоже. Без сомнения, он был убит одним из первых в том проклятом автобусе. И, несмотря на это, все же успел расстегнуть две пуговицы плаща и вытащить пистолет.
— Это говорит о том, что плащ он расстегнул раньше, — задумчиво произнес Кольберг. — Только непонятно, зачем он это сделал.
— Согласен.
— Как сегодня говорил Хаммар на реконструкции?
— Он говорил примерно следующее, — сказал Мартин Бек. — «Здесь что-то не так: сумасшедший, совершающий массовое убийство, не действует по такому тщательно разработанному плану».
— Ты считаешь, он прав?
— В принципе, да.
— Это означало бы…
— Что тот, кто стрелял, вовсе не был сумасшедшим. Точнее, это убийство не было совершено с целью произвести сенсацию.
Кольберг вытер пот со лба сложенным платком, внимательно осмотрел его и начал:
— Герр Ларссон сказал…
— Гунвальд?
— Да, он. Прежде чем отправиться домой, чтобы освежиться дезодорантом, он, с высоты своей учености, соизволил заметить, что ничего не понимает. Не понимает, например, почему сумасшедший не покончил с собой или не остался на месте преступления и не позволил себя схватить.
— Мне кажется, ты недооцениваешь Гунвальда, — заметил Мартин Бек.
— Ты полагаешь? — Кольберг раздраженно передернул плечами. — Ладно. Все это чушь собачья! У меня нет сомнений, что это массовое убийство. И что стрелявший, конечно же, был сумасшедшим. Сейчас он, наверное, сидит дома перед телевизором и наслаждается тем эффектом, который произвел. В конце концов, с таким же успехом он мог совершить самоубийство. То, что Стенстрём был вооружен, нам ни о чем не говорит, потому что мы не знаем его привычек. Предположительно он был вместе с той медсестрой. Хотя возможно и то, что он ехал в какой-нибудь ресторан или в гости к приятелю. А может, он поссорился со своей девушкой или его отругала мать, а он обиделся и поехал куда попало в первом попавшемся автобусе, потому что идти в кино было уже поздно, а если не в кино, то ему некуда было податься.
