«Из вашего ответа ничего не выжмешь. Послушайте, к вам обращается старший помощник комиссара Улльхольм».
«Он умер».
— Ах ты, черт, — выругался Гунвальд Ларссон. — Меня тошнит, стоит услышать этот голос. Однажды он написал на меня донос, обвинил в служебном проступке.
— А что ты сделал? — спросил Рэнн.
— Выругался в дежурке полицейского участка округа Клара. Двое парней притащили голую девчонку. Она была мертвецки пьяна, визжала как ненормальная и в машине сорвала с себя одежду. Я стал им говорить, чтобы они хотя бы одеяло набросили на эту с… прежде чем тащить ее в участок. А он заявил, что я этим грубым и вульгарным выражением нанес женщине, причем несовершеннолетней, моральную травму. Он в тот день был дежурным. Потом его перевели в Сольну, чтобы он был ближе к природе.
— Ближе к природе?
— Да, или поближе к своей жене.
Мартин Бек снова прокрутил запись.
«Кто стрелял?»
«Днрк».
«Как он выглядел?»
«Самалсон».
— Ты сам сформулировал вопросы? — спросил Гунвальд Ларссон.
— Да, я записал их в блокнот, — робко ответил Рэнн.
— Замечательно.
— Он пришел в сознание лишь на полминуты, — посетовал Рэнн. — А потом умер.
Мартин Бек еще раз прослушал запись. Потом еще и еще.
— Черт его знает, что он там бормочет, — сказал Кольберг, в задумчивости почесав небритый подбородок.
Мартин Бек обратился к Рэнну:
— А ты как считаешь? Ты ведь там был.
— Ну, — сказал Рэнн, — мне показалось, что он понял вопросы и пытался ответить на них.
— И?
— И на первый вопрос он ответил отрицательно, что-то вроде «не знаю» или «я не узнал его».
— Как ты, черт возьми, сумел догадаться о таком ответе по этому «днрк»! — удивленно воскликнул Гунвальд Ларссон.
Рэнн покраснел и заерзал на стуле.
— Да, — сказал Мартин Бек, — почему ты пришел к такому выводу?
— Не знаю, — ответил Рэнн. — У меня сложилось такое впечатление.
— Ну ладно, — произнес Гунвальд Ларссон. — А что же дальше?
— На второй вопрос он четко ответил: «Самалсон».
— Да, — сказал Кольберг. — Я это слышал. Но что он имел в виду?
Мартин Бек кончиками пальцев потирал лоб.
— «Самуэльссон», — задумчиво произнес он, — или, может быть, «Саломонссон».
— Он сказал: «Самалсон», — упрямо повторил Рэнн.
— Верно, — согласился Кольберг, — но такой фамилии не существует.
— Нужно проверить, — сказал Меландер. — Может, такая фамилия существует. А теперь…
— Что?
— Теперь мы, полагаю, должны передать пленку на экспертизу. Если наша лаборатория не справится, нужно будет обратиться на радио. Там у звукооператоров аппаратура получше. Они могут разделить звуки на ленте, прослушать ее на разных скоростях.
— Согласен, — сказал Мартин Бек. — Это хорошая мысль.
— Но прежде сотрите к черту этого Улльхольма, — потребовал Гунвальд Ларссон, — а то выставим себя на посмешище. — Он огляделся по сторонам. — А где этот желторотый Монссон?
— Наверное, заблудился, — ответил Кольберг. — Все-таки нужно было объяснить ему дорогу. — Он вздохнул.
Вошел Эк, в задумчивости поглаживая свои серебристые волосы.
— Что там еще? — спросил Мартин Бек.
— Газеты жалуются, что до сих пор не получили фотографии неопознанного мужчины.
— Ты ведь сам знаешь, как он выглядел бы на фотографии, — сказал Кольберг.
— Да, но…
— Погоди, — перебил его Меландер. — Можно дать описание. Возраст тридцать пять — сорок лет, рост метр семьдесят один, вес шестьдесят девять килограммов, сорок второй размер обуви, глаза карие, шатен. Имеется шрам после удаления аппендикса. Темные волосы на груди и животе. Старый шрам на стопе. Зубы… нет, об этом лучше не упоминать.
— Я отправлю им это, — выходя, сказал Эк.
С минуту все молчали.
— Фредрику удалось кое-что установить, — наконец произнес Кольберг. — Оказывается, Стенстрём уже сидел в автобусе, когда тот проезжал по мосту Юргордсбру. Значит, он ехал из Юргордена.
— За каким чертом его туда понесло? — удивился Гунвальд Ларссон. — Вечером? В такую погоду?
— Я тоже кое-что выяснил, — сказал Мартин Бек. — Похоже на то, что он не был знаком с той медсестрой.
— Это точно? — спросил Кольберг.
— Нет.
— На Юргордсбру он был один, — добавил Меландер.
— Рэнн тоже кое-что установил, — сказал Гунвальд Ларссон.
— Что именно?
— То, что «днрк» означает «я не узнал его». Не говоря уже о каком-то типе по фамилии Самалсон.
Это было все, что удалось установить к среде, пятнадцатому ноября.
Шел снег. Падали большие мокрые хлопья. Уже стояла непроглядная темень.
Конечно же, человека по фамилии Самалсон не оказалось. По крайней мере, в Швеции.
В четверг им вообще ничего не удалось узнать.
В четверг вечером, когда Кольберг вернулся к себе домой на Паландергатан, было уже больше одиннадцати. Его жена читала, сидя у торшера. На ней был коротенький халатик, и она сидела в кресле, поджав под себя ноги.
— Привет, — поздоровался Кольберг. — Как твои курсы испанского?
— Естественно, никак. Даже представить себе смешно, что вообще можно чем-то заниматься, будучи женой полицейского.
Кольберг не ответил. Он быстро разделся и отправился в ванную. Побрился, долго стоял под душем, надеясь, что разгневанный сосед по дому не позвонит в полицию и не обвинит его в том, что, пустив воду, он нарушил ночную тишину. Потом он надел пижаму, прошел в комнату и, усевшись напротив жены, стал задумчиво смотреть на нее.
— Давненько я тебя не видела, — сказала она, не отрывая глаз от книжки. — Как там у вас дела?
— Паршиво.
— Жаль. Просто не хочется верить, что в центре города, в автобусе кто-то может застрелить несколько человек просто так, без всякой причины. А полиция не находит ничего лучше, как устраивать глупые рейды по ларькам. Это просто удивительно.
— Да, — согласился Кольберг. — Это в самом деле удивительно.
— Кроме тебя, есть хотя бы один, кто не был дома тридцать шесть часов?
— Наверняка.
Она продолжала читать, а он молча сидел десять или, может быть, даже пятнадцать минут, не сводя с нее глаз.
— Что это ты так смотришь на меня? — спросила она, по-прежнему не глядя на него, но уже с теплыми нотками в голосе.
