В дверцу тоже перестали ломиться – как видно, поняли, что теперь всё бессмысленно. Всё, что смог сделать Эварха – поднять Хаэльдис да прижать к себе.
Однако ангел, обжёгший мир одним только взглядом, отчего-то не торопился продолжать. Спустя несколько мгновений, когда сердце успокоилось и уже не стремилось выскочить из груди, да что там – из ушей, ловец понял, что вокруг светлеет. Небо ещё оставалось черно, но в воздух возвращалась прозрачность.
А в мир – сила.
– Что это? – пробормотала Клара, поднимаясь.
Сияющие пятна ангелов, сошедших на землю, потускнели. Мертвенный свет, лившийся с небес, уходил, вернулась тьма – но то была обычная ночная тьма, мягкая, проницаемая, привычная взгляду. Эварха поднял голову – предводитель ангельского воинства на глазах уменьшался в размерах, вот он в половину неба, вот – в четверть, а вот – только крылатая сияющая фигурка в тёмном зените.
В зените, где уже проглядывали звёзды!
Над миром Идиллии и впрямь царила ночь.
– Он уходит! – завопила Хаэльдис. – Тика́ет ангель-то!
Ответить ей никто не успел.
Крылатая фигурка, казалось, почти растворившаяся среди звёзд, вдруг снова ослепительно вспыхнула – вниз от неё протянулись лучи белого света, каждый – к одному из оставшихся на земле ангелов. Ангелы же, почти угасшие, согласно полыхнули, поймав их. От каждого по земле побежало, расточаясь, огненное кольцо, и всё, что попадало в него, вспыхивало, как сухой трут, – горел камень, горели деревья и люди, земля и сам воздух.
Земля вздрогнула и сотряслась, посыпались камни, с одного из шпилей с грохотом сорвалась Спасителева стрела и покатилась вниз, чудом никого не задев на крыше. Эварха упал, придавив собой деву, Райна сумела устоять. Тёмные шары заклятой ловушки, не выдержав напора силы, лопались один за другим с оглушительным треском, высвобождая полотнища тьмы. Эварха пригляделся и вздрогнул, такая жуткая открылась ему картина – все шпили, все перечёркнутые стрелы над городом сейчас были окутаны широкими призрачно-тёмными лентами, извивавшимися, как живые, распадавшимися на трепещущие лоскуты.
Ангелы же, целые и невредимые, медленно возносились по белым лучам ввысь – к своему водителю и защитнику, оставляя под собой горящий город.
– Они тика́ют, – нервно хихикнула дева Эвархе в ухо. – Кто-то их напугал не в шутку! Они тикают, а мы живы, золотенький!
– Ага, – согласился ловец и внезапно поцеловал оказавшиеся так близко губы. Ну как было удержаться!
А губы, вот удивительно, не отстранились.
Наверное, прошло куда больше одного мгновения, потому что боевая чародейка Клара Хюммель вдруг произнесла где-то над головой:
– Нам пора, уважаемый ловец Эварха. Или вы собираетесь оставаться здесь до скончания времён? Так оно теперь не скоро.
ИНТЕРЛЮДИЯ 2
Пёс Черныш, сделавшийся вновь весёлым и игривым, словно щенок, лежал, положив голову Рико на колени; мохнатый хвост постукивал по земле.
Что-то шло не так, и очень сильно не так. И никто вокруг ничего не замечал, а он, Рико, – заметил. И с благодатью Спасителевой что-то было не то, и работа вдруг вновь потяжелела – для него одного, и только. Даже лучший друг Нино ничего не замечал и только пожимал плечами.
Никто так и не вернулся следом за Риковым псом, и соседи теперь поглядывали на Рико с известным подозрением вместо восхищения. Гундявый юноша-настоятель тоже пялился недобро, а намедни велел явиться и долго задавал непонятные вопросы, навроде: не снятся ли Рико мертвецы да не тянет ли его на погосты. Рико, оробев, отвечал неуверенно, с испугом и это, похоже, святому отцу понравилось – хотя какой это отец, старший Риков брат его взрослее.
И – удивительное дело – после разговора этого Рико с Чернышом и впрямь завернули на погост.
Лежал он сразу за сельским их храмом, окружённый высокой стеной из дикого камня; густо поднимались травы, вовсю гудели жуки, мохнатые метёлки петушковой зависти мягко колыхались под ветром.
– Ты оттуда, Черныш, пришёл, да? – прошептал Рико, присаживаясь на корточки и обнимая пса.
Могилы, могилы, могилы… Все в безупречном порядке, отец Северино строго следил, погост ухожен должен быть, ибо в Дни Спасения всем предстоит с пращурами своими встретиться, и как тогда в глаза им смотреть, коль могилка прадедова в небрежении держалась?
Как же так, терзался Рико, Черныш пришёл – а более никто? Вставал же ведь старый настоятель, вставал, да и обратно улёгся… и совсем не такой был, как при жизни. Видно было сразу – из-под земли вылез. А Черныш – он совсем-совсем прежний, каким и был. Даже шрам на лапе передней. И натура у него та же, добрая да игривая. Так отчего ж только он вернулся? Может, потому, что Рико его звал, ждал, верил – а других и не звали, и не ждали? Но ведь как он может прадедушку звать или ждать, коль никогда его в глаза не видел и только и знает, что имя да пару-тройку семейных историй?
Крылась тут какая-то тайна, и оттого сердце у Рико билось часто-часто.
…Могилы прадеда и прабабки он нашёл сразу, собственно, их и искать-то не пришлось – к ним ходили всем семейством, что ни поминальный день.
Постоял у каменных плит с именами. Плиты были холодные, гладкие, чужие. Рико потолокся, потолокся, цыкнул на Черныша, весьма непочтительно решившего справить здесь малую собачью нужду, да и положил всю пятерню на камень, где лежала прабабка.
– Ты… приходи, – тихонько сказал Рико. – Меня Рико звать, я правнук твой. Ты меня не видела, и я тебя тоже. Но сейчас ведь Дни Спасения, и всем скончавшимся до́лжно вернуться, а никто что-то не возвращается, один Черныш мой. Неправильно это – никто тебя не зовёт, ба, вот ты и не приходишь, наверное. Ну вот я зову. Ты приходи. У нас в семье все хорошие.
Он бы, наверное, ещё что-то сказал, но ощутил вдруг в груди болезненный, острый толчок, словно на сук со всего разбега напоролся.
Что-то случилось, понял он. И ещё мгновение спустя – что-то случилось на всём Игнисе.
«Ты есть раб из рабов Его, а не господин над простыми смертными».
Великий магистр смотрел сверху на свой любимый Лаонт. Там ещё ничего не знают. Там веселятся, ожидая последнего и окончательного Спасения, ни на гран не сомневаясь, что оно вот-вот настанет.
Однако предначертанное, данное в писаниях святых пророков и свершавшееся строго по их словам – вдруг пошло не так.
Потому что из неведомых глубин сотворённого, из злобных и поражённых ересью миров явился могущественный враг. Враг, о котором не говорили пророки, враг, не ведающий пощады и сумевший устоять даже пред белым клинком самого Начальствующего.
Врагам удалось замедлить вразумление и спасение еретиков Идиллии. Выступили на их стороне и сражались мужественно, не мог не признать магистр. Спаситель заповедал ненавидеть ложь и пуще всего – ложь самому себе.
