– Святой Серапион!.. – услыхал Эварха потрясённый шёпот. – Святой!.. сам!.. снизошёл в час нужды наипервейшей!..
Губы маленького монаха растянулись в счастливой улыбке. И да, это была улыбка настоящего, истинного счастья.
Улыбка ширилась, глаза брата Магнуса вспыхнули от восторга – святой Серапион повернулся к ним, и ловца словно ударили под дых: перед ними стоял великий мессир Архимаг Игнациус собственной персоной.
Глаза его были серьёзны, почти что скорбны.
Древняя меж тем первая опомнилась от оцепенения. Взвыла, взревела, размахнулась белым клинком, пытаясь разом и сорвать с себя тёмные полотнища, и пронзить новоприбывшего мечом.
– Бежим! – Эварха едва успел сгрести в охапку бесчувственную Хаэльдис и откатиться в сторону, как в то место, где укрывались они с раненым монахом, грянуло сияющее лезвие.
Вспышка, сотряслись жёсткие камни, а явившийся мессир Игнациус уже застыл перед наполовину спелёнутой Древней, посох вскинут наперевес.
Богиня атаковала стремительно и неразличимо; слепящий белый взблеск, буйство вырвавшейся на волю силы Спасителя. Исполинский меч должен был смести ничтожную человеческую фигурку, ничто – ни чары, ни камень, ни сталь – доселе не могли устоять пред ним.
Мессир Архимаг покачнулся. Слегка покачнулся, но тем не менее пронзённая белым лезвием пола плаща мгновенно вспыхнула. Игнациус отмахнулся посохом – и Эварху так размазало по камням, что он и в самом деле света белого не взвидел. Сила ярилась и бушевала, работали те самые «Высокие арканы» – чёрные полотнища разматывались и, словно живые, опутывали Древнюю, сжимали, стискивали и стягивали. Волны магии били в ещё уцелевшие монастырские постройки, крушили, валили стены, срывали и отбрасывали крыши, опрокидывали шпили и башни, вскрывали подземелья – с тем, чтобы тотчас завалить их битым камнем, изломанными балками, стропилами и прочим мусором.
Игнациус уклонился от первого удара, второй ему пришлось принять посохом. Эварха не знал, из чего эта немудрёная с виду палка, какую в любом лесу подобрать да ошкурить – всего делов; но была она весьма непроста, ибо смогла отвести в сторону выпад Древней, и не только отвести, но и ударить, внезапно удлинившись; богиня взвыла, чёрные полотнища взвились, но свободной дланью она успела отмахнуться.
Мессир Архимаг уклонился, но недостаточно быстро. Его сшибло, поволокло по камням, и у Эвархи пресеклось дыхание – кем бы ни был этот чародей, он один стоял сейчас меж ними и разъярённой Древней.
Однако Игнациус успел вскочить до того, как богиня ударила вторично, на сей раз – мечом.
Капюшон свалился, по виску мага текла кровь; он вскинул обе руки, сжимавшие посох, плащ отлетел назад; мессир Архимаг выкрикнул какое-то слово, одно-единственное, древнее, словно звёзды и небесный свод; слово на забытом языке, а может, вообще на праречи, коей едва выучились разговаривать первые шаманы.
Слово поплыло, собирая, захватывая и преобразуя силу Спасителя; оно взметало, разрушало и поглощало всё на своём пути, камень и сталь, живых и мёртвых; оно убивало, оно отнимало, сжимая всё туже и туже поистине исполинскую мощь; вверх по склонам монастырской горы катились дымные кольца, стягиваясь к милорду мэтру Игнациусу; на посохе его возникли такие же чёрные полотнища, как и те, что уже обматывали Древнюю, сорвались, взвились длинными плоскими змеями, стремительно и необратимо спелёнывая богиню, сжимая её всё сильнее.
Она закричала, и это был уже крик дикого, несдерживаемого ужаса. Белый пламень стремительно угасал, чёрное разматывалось, а мессир Архимаг стоял скалой, вскинув обе руки с посохом и продолжая что-то декламировать на неведомых Эвархе наречиях.
Чёрное совершенно опутало Древнюю. Начало сжиматься, оборачиваясь из мумии чем-то вроде глобулы, уменьшаясь и уменьшаясь, пока…
Мессир Архимаг внезапно прервал инкантацию, с невообразимым проворством скакнув прочь, прямо к ямище, где сжался Эварха, стараясь как можно лучше прикрыть собой по-прежнему остававшуюся без сознания деву Хаэльдис.
– Лежать! – гаркнул милорд мэтр, и вот тут-то над ними что-то взорвалось по-настоящему.
Огненный столп был виден очень, очень далеко окрест. Пламенная колонна поднялась до самых небесных сфер, лизнула их жадно, так, что едва не потрескался их заговорённый могущественной первородной магией хрусталь. Огонь разметал, слизнул с лица Игниса все остатки монастыря Сил Святых, оставляя нагую в своей изначальности гору. Сколько несчастных монахов, послушников, просто трудников отдало жизни в тот миг – кто скажет? Кто сочтёт?..
…И всё-таки они были живы.
Ловец, во всяком случае, и жуткий маг Игнациус.
А Древняя? – чёрное вместилище, чёрная глобула, заточившая её в себе, исчезла, словно сдутая ветром.
– Кх… кхм… уф-ф-ф… – пытался прийти в себя милорд мэтр. – Так-так, что это мы тут имеем? Никак Эварха, ловец всякоразличных магических тварей, да-а?
У вышеупомянутого ловца всякоразличных тварей затряслись поджилки и застучали зубы. Вид Архимаг Игнациус имел жуткий – перемазанный кровью и копотью, в глазах – самая настоящая жажда убийства.
– Великий маг…
Хаэльдис не дышала. Сердце не билось. Глаза западали всё глубже и глубже, а отчаяние росло в груди Эвархи, словно снежный ком.
– Спаси её, великий… умоляю…
Вокруг них полыхало всё, что могло и не могло. Развалины монастыря обратились в сплошное море огня, пожар ревел, языки пламени жадно скакали по руинам; и только здесь, на небольшом пятачке, царила мёртвая тишина.
– Спасти её? – Чародей саркастически хмыкнул. – А зачем мне это нужно, ловец Эварха? Что мне в этом?..
– П-помочь… – пробормотал юноша, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Отчаяние смешивалось с гневом, и он, этот гнев, готов был уже бросить ловца на этого жуткого мага, смеющего недобро изламывать бровь, когда Хаэ умирает и, быть может, уже умерла!.. – Помочь слабому…
– Когда помогаешь слабому за просто так, он тотчас садится тебе на шею. – Игнациус тем не менее нагнулся над Хаэльдис, пощупал жилку на шее. – Н-да, приятель, дела у твоей девы как у дохлого гоблина.
Эварха замигал. Горло жгло, в животе свернулась ледяная змея ужаса.
– Ну, ловец всякоразличных тварей, что дашь за то, чтобы я тебе вернул девчонку? Только не вздумай торговаться и время тянуть. Отлетает душа её, не шибко-то светлая, хе-хе. Думай, и быстро!
Она отлетала, да; Эварха чувствовал это так же остро, как если бы умирал сам.
– Всё, что велишь… что я могу? Чего у тебя не хватает, великий?..
– Всего у меня в достатке, – ответствовал Игнациус. – Умеренность и аккуратность – вот мой девиз. Когда-нибудь, хе-хе, тоже поймёшь, что счастье не в палатах каменных. Что ж, Эварха-ловец, так и быть. Помогу я тебе – за свой собственный счёт, прошу заметить! – и ни гроша с тебя не возьму. Но – обяжешься ты мне службой, ловец, даже не службой, так, службишкой. Вы с девчонкой этой мне ещё, хе-хе, пригодитесь.
